Ирина Снегова
Из сборника «Стихи других авторов из моей коллекции. Старые тетрадки» на этой странице;
см. также «Краткое предисловие к сборнику»: http://www.stihi.ru/2016/11/07/358.
Когда-то я была знакома с людьми, знавшими Ирину Анатольевну Снегову, к тому времени уже ушедшую.
Но тогда в будничной суете не расспросила их о ней, а сейчас время прошло и все тоже ушли. Так, к сожалению, бывает. Но остались несколько стихов в тетрадках, а поискав в интернете, обнаружила собрания многих других ее произведений у поклонников ее поэзии (см. ссылки). Здесь, на моей странице её стихи — самые читаемые.
Тем дороже вспомнить.
Ну, что тебе снова — луну с неба?
Не хватит ли этих лун?
Осень вопит, как в припадке гнева
Сорок рядов трибун,
Если проигрывает команда,
Если грешит судья…
Таймы, голы… И считать не надо!
Проигрыш – это я.
Ярость спадёт, проклубится мимо
Осень. И не одна…
Господи, как мне необходима
С неба эта луна!
***
Это от холода, только от холода
Губы , совсем как лёд.
Вон и над крышами льдышка отколота –
зябко плывёт.
Это от холода, верь мне, от холода
Стынут в глазах фонари.
Только бы холод тот, шёл, моё золото,
Не изнутри!
***
Всё обойдётся в лучшем виде.
Не спорь. Дыши. Прими урок.
Выходит срок любой обиде,
И жизнь — длинней, чем этот срок.
Пообомнётся, поостынет
И вдоль пойдёт — не поперёк.
А там беде или гордыне,
Чему-нибудь, да выйдет срок.
И отодвинется. Отыдет.
Отбередит. И, тратясь впрок,
Не снизойдёт к былой обиде
Душа. Но дай ей, дай ей срок!
1964
***
Не волнуйся, не злась и не сетуй:
Огорченья, волненья и слёзы,
Как писали недавно газеты –
Предпосылки к атеросклерозу.
Меньше вспышек и нервного зуда,
Меньше спешек, одышек азарта!
И тогда будут крепче сосуды
И подальше инфаркт миокарда.
Счёт статистикой точно отмечен,
Что когда человеку не двадцать,
Всё трудней его мышце сердечной
За характер его отдуваться…
Окна настежь и насухо слёзы,
В лес вставай по грибы до рассвета.
И не будет атеросклероза.
Так писали… Испробуем это?
1964
Что ты так безнадежно затих, телефон?
Что-то спуталось в клеммах твоих?
Или дождь клонит в сон?
Что за спячка, мой чёрный зверёк?
Лапой ухо прикрыл поперёк,
Чёрным носом поник.
Дождь нацелился в нас напрямик.
Что с тобой?
Разомкнулся контакт? Где и как?
С кем контакт?
С белым светом? Когда?
Бьёт дождей чехарда.
Домокает октябрь.
По ошибке хотя б
Отзовись!
Заглуши ветра свист.
Чтобы голос возник.
Пусть чужой, пусть иных
Ищет он…
Зазвони, телефон.
1977
***
Жив-здоров. Не глядишь на другую
Вот и все. Остальное стерплю.
Не грустишь? Но и я не тоскую.
Разлюбил? Но и я не люблю.
Просто мне, чтоб по белому свету
Подыматься дорогой крутой,
Нужно верить, что дышишь ты где-то
Жив-здоров… И не любишь другой.
1959
***
Девочка с папиным взглядом
И моим ртом
Спрашивает тихонько: — Любишь меня?
— Люблю, дурочка, — говорю я и думаю:
Всю жизнь мы носим этот вопрос
И никогда до конца не верим ответу.
— Любишь меня? — ластится 7 лет к 30.
— Любишь меня? — молчат 17 перед 17.
— Любишь? — пытают 30 у 40 и 40 у 30.
— Меня ты любишь ли? — шлют 60 вдогонку всем им.
Любишь меня?
Любишь меня?
Любишь меня?
***
Любовь – любви не ровня, не родня.
Любовь с любовью, Боже,
как не схожи!
Та светит, эта жжет сильней огня,
А от иной досель мороз по коже.
Одной ты обольщен и улещен,
Как милостью надменного монарха,
Другая душно дышит за плечом
Тяжелой страстью
грешного монаха.
А та, иезуитские глаза
Вверх возводя,
под вас колодки ищет…
А эти. Самозванки!
К ним – нельзя!
Разденут, оберут и пустят нищим…
Любовь – любови рознь.
Иди к любой…
И лишь одной я что-то не встречала –
Веселой, той, какую нес с собой
Античный мальчик
в прорези колчана.
***
Мне снился сон: под звёздной рябью.
Как в поле крест, стою одна я
И проклинаю долю бабью,
За всех живущих проклинаю.
За тех, кто плачет ночь в обиде,
За тех, кто в крик кричит, рожая,
За тех, кто слёз своих не видит,
В дорогу милых провожая.
За стервенеющих на кухне,
За увядающих до срока,
За тех, чья сказка рано рухнет,
Чья удаль облетит без прока.
За молчаливых и ворчливых,
Земных забот хлебнувших вволю,
За несчастливых и счастливых
Я проклинаю бабью долю.
За всех, рождённых с искрой божьей,
Чтоб век тянуть упряжку рабью,
За всех, кто мог бы — да не сможет,
Я проклинала долю бабью.
Проснулась я от плача дочки,
Вставало солнце в чистом небе,
Благословляя мой бессрочный,
Мой трудный, мой прекрасный жребий.
***
Жёлтым шёлком чащи выткав,
Вышив рощи в красный крестик,
Пауков спустив на нитках, —
К доброй вести! К доброй вести. —
Тихо бродит бабье лето,
Полднем вянущим согрето.
На исходе дня такого
Я не верю, что умру, —
Всё равно разбудит снова
Звон осины на ветру,
Шелест красной ветки клёна,
Поздним солнцем залитой,
На земле моей зелёной,
Ненаглядной, золотой,
Где в сквозном разливе света
Тихо бродит бабье лето.
***
Всё приходит слишком поздно:
Мудрость — к дряхлым, слава — к мертвым,
Белой ночи дым беззвездный
В небе, низко распростертом, —
К нам с тобой, идущим розно.
Все приходит слишком поздно:
Исполнение — к желанью,
Облегчение — к недугу.
Опозданья, опозданья
Громоздятся друг на друга.
Сизый свет течет на лица,
Купола, ограды, шпили.
Снится, может? Нет, не снится.
Вот он, город-небылица,
Мы одни из прочной были —
Взгляды тусклы, лица постны.
Все приходит слишком поздно:
К невиновным — оправданье,
Осуждение — к убийце.
Опозданья, опозданья,
Век за них не расплатиться.
А мечтали! Жадно, слезно
Здесь, вдвоем — сквозь все запреты.
Все приходит слишком поздно,
Как пришло и это лето.
Грустно невских вод теченье,
Время дышит грузно, грозно.
Слишком позднее прощенье.
Все приходит слишком поздно.
1961 г.
Ирина Анатольевна СНЕГОВА(1922-1975) — поэтесса, переводчик советского времени.
Здесь краткое замечание о поэтессе и много её стихов: http://www.liveinternet.ru/tags/+/
«О биографии Ирины Анатольевны Снеговой известно немного. Поэтесса родилась в 1922-м.
была известна. почти знаменита в 60-е. жила переводами с языков народов СССР. умерла в 1975-м.
писала «тихую лирику» – о любви. о женском быте. о детях. о красоте мира. » Здесь более обширные сведения из биографии поэтессы: http://www.irinasnegova.com/#!biography/cjg9.
Ирина Снегова является автором 13 поэтических сборников и многочисленных поэтических публикаций в советских еженедельниках.
В 1963 был издан Сборник «Август» М., “Советский писатель” с предисловием Верники Тушновой:
http://poezosfera.ru/poems/page/10. В интернете появилось много сайтов, представляющих те или иные стихи И.А.Снеговой, например: http://dnevnik.bigmir.net/article/933660/ и здесь: http://soulibre.ru/.
А здесь: http://www.clubochek.ru/articles.php?id=342 — замечательный рассказ Тамары Тареко и форум-обсуждение поэзии Ирины Снеговой. Здесь хорошая подборка её стихов: http://stihi-russkih-poetov.ru/authors/irina-snegova.
*** Маленький сборник «Благодаренье» Ирины Анатольевны Снеговой стоит на моей книжной полке. Когда на душе легко или очень тяжело, то заглядываю и беру что-то себе, недостающее к тому моменту.
Валерий Сотников 4 10.11.2016
*** Согласна с Вами, и рада единодушию.
С наилучшими пожеланиями,
Татьяна Айххорн 11.11.2016
*** Спасибо за знакомство с такими интересными стихами!
Рыжов Александр Геннадьевич 08.06.2015
***Вам спасибо за отклик!
Когда-то я была знакома с людьми, в свою очередь знавшими Ирину Анатольевну Снегову. Но тогда в будничной суете не расспросила их о ней, а сейчас время прошло и все ущли.
Так, к сожалению, бывает. Но вот остались несколько стихов в тетрадках, а поискав в интернете, обнаружила собрания ее многих других произведений (см. ссылки) у поклонников ее поэзии.
Всех Вам благ.
Т.
P.S.
Хотелось бы предложить Вам заглянуть по этому адресу:
http://www.stihi.ru/avtor/palaya2011
Татьяна Айххорн 08.06.2015
*** Благодарю за наводку, внес З.П. в число своих избранных авторов здесь.
Рыжов Александр Геннадьевич 09.06.2015
*** Спасибо, Танюша, понравилось.
Зинаида Палайя 07.06.2015
*** Дорогая Зиночка, знаю, что Вы — строгий ценитель, потому радуюсь за И.Снегову. Я люблю такие «тихие» стихи. (Помните, в Подмосковье была в моде так названная «тихая графика» — С.М.Никиреев)
Ваша Татьяна Айххорн 09.06.2015
Источник
Выпьем за нечаянную радость снегова
Людмила Голубева запись закреплена
.Ко Дню памяти.
Ирина Снегова. О тишине.
Не истомленную, не праздную,
Не обеззвученную тьмой,
Я тишину люблю цветастую,
Живую, птичью надо мной.
Не безнадежную, не гневную,
Не вздрагивающую от шагов,
А полноправную, полдневную,
В свеченье трав, в огне снегов,
В шуршанье чащ, дождей качании,
В простом спокойствии лица,
В сосредоточенном молчании
Мир создающего Творца.
Не ту, что стынет в скуке девственной,
А ту, что, полня день вокруг,
Закономерно и естественно
Родит и вскармливает звук.
. Все, что ты любишь, и все, что ты славишь,
С собой не возьмешь ты, — Покинешь, оставишь.
И небо сквозное
Над облаком белым,
И зори в ознобе,
И кровное дело,
И путь, что не пройден,
И век, что не дОжит, —
Покинешь, оставишь…
Но счастлив, кто может
Обнять эту землю
Объятьем последним
И сердце свое
Ей оставить
В наследье.
.
Благодарите Бога за талант,
Судьбу, когда горшки об вас не бьет,
А что не так (ну где ж он, склад да лад!),
Великодушно им не ставьте в счет…
Сто раз спасибо, день, за резкий свет
И, небо, за безмерность, жизнь, за миг.
А если что не так, чего и нет, —
То, может, зло таится в вас самих.
.
Выпьем за нечаянную радость,
То есть радость, коей мы не чаем.
Не за ту, что кинет чертик-градус,
И не ту, что крепнет с крепким чаем.
А за ту, какая выше прочих,
Потому что вне и сверх программы,
Нам ее не прочат, не пророчат,
А приносят вдруг, как телеграмму.
В дар ,как жизнь. Не в долг. Не в награжденье.
Просто свет, что входит, ширясь, тратясь…
День ,как день – всем прочим продолженье…
Выпьем за нечаянную радость.
. Не люблю вспоминать. Не научена.
Время – хлеб; отрезаешь ломОть…
Как бы ни было сердце намучено,
Перемелет, и – дальше молоть!
И живешь, словно набело, начисто,
Словно не было силы иной…
Только изредка вдруг обозначится,
Будто кто-то стоит за спиной
Источник
Людмила Татьяничева, Ирина Снегова, Нора Яворская
Стихотворения, романсы и песни
______________________________
_Л. Татьяничева_
Спор
Стена
Спокойствие
Гордые
Не надо одиночества бояться
_Н. Яворская_
Визит к холостяку
Снимок
Первой женщине моего сына
Тропинка
Письмо, найденное в раскопках
———
Людмила Татьяничева (1915 — 1980)
Я пишу тебе, милый,
Со станции Осень.
Здесь подолгу стоят
На путях поезда.
А багряные листья
Неспешно уносит
В своих зябких ладонях
Речная вода.
Журавлиные стаи
Торопятся к югу.
И проезжие люди,
От дома вдали,
Неизвестно зачем
Уверяют друг друга,
Что они не грустят,
А грустят журавли.
Но однажды журавль,
Ниже всех пролетая,
Мне сказал,
Помахав беспечальным крылом,
Что у них на земле
Два единственных края
И что каждый их ждёт,
Как родительский дом.
Может быть, он и прав.
Только я не об этом.
Чтобы высказать всё,
Мне не хватит письма.
Если строгий кассир
Не продаст мне билета —
Как ты будешь один
На разъезде Зима?
Людмила Татьяничева
СПОР
Не шелохнется даже ветка —
Так за окном дремотна тишь.
Уж близится
Заря-досветка,
А ты не спишь.
Ты все не спишь!
И вновь подходят к изголовью,
Спор продолжая меж собой,
Судьба,
Не ставшая любовью,
Любовь,
Не ставшая судьбой.
Я уходила от любви,
Как от причала корабли,
Как дым уходит от огня,
Дорога —
Из-под ног коня.
Но шла любовь за мною вслед
Так много зим,
Так много лет,
Что стала как второе «я».
Я без тебя,
Как без себя!
Как ночь без завтрашнего дня,
Как тот причал без корабля,
Как дом,
В котором нет меня.
Я без тебя,
Как без себя!
Людмила Татьяничева
СТЕНА
Из отчужденья,
Из отчаянья,
Из горьких зол,
Больных обид
Построена Стена Молчания,
Что разлучить нас норовит.
Построена.
Да кем построена! —
Об этом лучше помолчи.
Любовью не было дозволено
Таскать нам эти кирпичи.
А мы носили их.
Носили!
И проклинали эту кладь.
. Не знаю,
Хватит ли нам силы
Глухую стену разломать?
Людмила Татьяничева
СПОКОЙСТВИЕ
Трудно мне спокойствие дается.
Я молчу,
Не поднимая век,
Чтоб не выдать,
Как о ребра бьется
В моем сердце —
Потайном колодце —
Криком исходящий человек.
Только я не жалуюсь,
Не плачу,
Никого на свете не виню.
И свою большую неудачу,
Если сил и воли
Не утрачу,
Заключу в надежную броню.
И растопит молодое солнце
Эту стужу,
Черствый этот наст.
— Мне легко спокойствие дается,-
Я скажу,
Не опуская глаз.
Людмила Татьяничева
ГОРДЫЕ
Гордым — легче.
Гордые — не плачут.
Ни от ран,
Ни от душевной боли.
На чужих дорогах не маячат.
О любви, как нищие, не молят.
Широко раскрылены их плечи,
Не гнетет их зависти короста.
Это правда —
Гордым в жизни легче,
Только гордым сделаться
Непросто.
Людмила Татьяничева
Не надо одиночества бояться
Едва разлука выстелет снега —
К нам входит одиночество без стука.
В нём часто видят хитрого врага,
А я нежданно обрела в нём друга.
Не надо одиночества бояться.
Живущим в многолюдной быстрине,
Оно даёт нам с мыслями собраться
И с совестью побыть наедине.
Изведав горечь укоризны,
Обид, ошибок, мелких драм,
Учитесь радоваться жизни,
Ее обыденным дарам!
Рассвету, взлету журавленка,
Речушке, моющей пески.
Улыбке милого ребенка.
Пожатью дружеской руки.
Работе, сделанной как надо,
Дороге, чтобы вдаль влекла.
Летучей ласке снегопада,
Добру домашнего тепла.
В ракете или же сквозь призмы
Приблизясь к солнечным мирам,
Спешите радоваться жизни,
Ее обыденным дарам!
Здесь и в полдень все тропинки росны.
Нежен мох, как шёрстка у зайчат.
Что мне скажут на прощанье сосны?
Или, может, гордо промолчат?
Загрущу, не подавая виду,
И, как сёстрам, соснам я скажу:
Не таите на меня обиду,
Я с собой вас в сердце уношу!
Не туману,
Но памяти —
Солнцу красному верьте!
Тот, кто любит без памяти,
Не забудет до смерти.
О любви, как о чуде,
Своим внукам расскажет.
Ну, а если забудет,
То ограбит себя же.
Тусклой, тающей льдинкой
Закружится в потоке.
Ни тоски лебединой,
Ни песни высокой.
Ни улыбки приветливой,
Ни призывного клика.
Память — стоцветна,
Забвенье — безлико.
Никто не встретил женщину с ребенком.
Сосед ей вещи вынести помог.
Она стояла,
отойдя в сторонку,
В живом потоке малый островок.
Тревога. Боль. Обида. Ожиданье
Перемежались в пристальных глазах.
А в потаенной глубине сознанья
Уже таился, нарастая, страх.
Не за себя.
Не за ребёнка даже.
За мужа страх.
Не заболел ли он?!
Вдруг громкое ликующее:
— Маша!
Сойти с ума — обегал весь перрон!
Вагон не указала в телеграмме.
Заждался вас! —
И на виду у всех
Ее с ребенком сильными руками,
Как девочку, высоко поднял вверх.
Неистовый, плечистый, крутобровый,
Он рад был на руках ее нести.
А женщина сквозь слезы:
— Непутевый,
Разбудишь сына.
Слышишь? Отпусти!
И столько было гордости счастливой
В ее лице,
в сиянье влажных глаз,
Что думалось невольно:
как красивы
Бывают люди в свой высокий час!
Еще (попутно в скобках я замечу)
Ведь жизнь сложна,
порою труден быт,
Но сколько женщин за такую встречу
Мужьям прощают множество обид!
Откинув бремя повседневности,
В ночной целительной глуши
Перебираю драгоценности,
Хранимые на дне души.
Их у меня не так уж много,
Но больше и не надо мне.
При подведении итогов
Они не падают в цене!
Неважно — молодость иль старость.
Дорога есть. И я — иду.
Все лучшее — в душе осталось.
И сердце с совестью — в ладу.
Не зная устали и жалоб,
Мы время меряем трудом,
Но слишком многое, пожалуй,
Мы оставляем на потом.
Прочтем. Насмотримся. Догоним.
Наговоримся. Воздадим.
Мелькают встречные вагоны,
И вот. Полжизни позади.
А за незримым поворотом
Зимы белеют купола.
Иные думы и заботы.
Иные срочные дела.
Но, если б даже пожелали,
Мы не нашли б в лесу густом
Травинок тех, что мы не рвали,
Их оставляя на потом.
Для весенних весёлых ветвей
Корни — более, чем родня.
Берегите старых людей
От обид, холодов, огня.
За спиной у них — гул атак,
Годы тяжких трудов и битв.
Но у старости — ломок шаг
И неровен дыханья ритм.
Но у старости — силы не те.
Дней не прожитых мал запас.
Берегите старых людей,
Без которых не было б вас.
Ирина Снегова (1922 — 1975)
Что было, то было.
А было?
Было.
Наверняка.
Солнцем глаза слепило,
Ветром наотмашь било,
Сыпало вслед снега.
А я всё равно любила,
Очень тебя любила.
Что было, то было.
Забыла.
Окончательно. На века.
Трудом,
Который истратил ты,
Чтоб вытравить из себя —
Меня,
Можно было, наверно,
Поднять город
Или открыть звезду.
Но ты
Разрушал и гасил,
Разрушал и гасил.
И что же теперь —
Светлее?
Это от холода, только от холода
Губы — совсем как лёд.
Вон и над крышами льдышка отколота —
Зябко плывёт.
Это от холода, верь мне, от холода
Стынут в глазах фонари.
Только бы холод тот шёл, моё золото,
Не изнутри!
Жив-здоров. Не глядишь на другую.
Вот и все. Остальное стерплю.
Не грустишь? Но и я не тоскую.
Разлюбил? Но и я не люблю.
Просто мне, чтоб по белому свету
Подыматься дорогой крутой,
Нужно верить, что дышишь ты где-то,
Жив-здоров. И не любишь другой.
Всё обойдётся в лучшем виде.
Не спорь. Дыши. Прими урок.
Выходит срок любой обиде,
И жизнь — длинней, чем этот срок.
Пообомнётся, поостынет
И вдоль пойдёт — не поперёк.
А там беде или гордыне,
Чему-нибудь, да выйдет срок.
И отодвинется. Отыдет.
Отбередит. И, тратясь впрок,
Не снизойдёт к былой обиде
Душа. Но дай ей, дай ей срок!
Не волнуйся, не злись и не сетуй:
Огорченья, волненья и слёзы,
Как писали недавно газеты, —
Предпосылки к атеросклерозу.
Меньше вспышек и нервного зуда,
Меньше спешек, одышек азарта! —
И тогда будут крепче сосуды
И подальше инфаркт миокарда.
Счёт статистикой точно отмечен,
Что когда человеку не двадцать,
Всё трудней его мышце сердечной
За характер его отдуваться.
Окна настежь и насухо слёзы,
В лес вставай по грибы до рассвета —
И не будет атеросклероза.
Так писали. Испробуем это?
Ирина Снегова
МОЕМУ ТЕЛЕФОНУ
Что ты так безнадёжно затих, телефон?
Что-то спуталось в клеммах твоих?
Или дождь клонит в сон?
Что за спячка, мой чёрный зверёк?
Лапой ухо прикрыл поперёк,
Чёрным носом поник.
Дождь нацелился в нас напрямик.
Что с тобой?
Разомкнулся контакт? Где и как?
С кем контакт?
С белым светом? Когда?
Бьёт дождей чехарда.
Домокает октябрь.
По ошибке хотя б
Отзовись!
Заглуши ветра свист.
Чтобы голос возник.
Пусть чужой, пусть иных
Ищет он.
Зазвони, телефон.
Приснился бы!
Хоть мельком в кой-то раз.
Как странно явь господствует над снами,
Что снятся нам обидевшие нас,
И никогда — обиженные нами.
Из гордости. Не снятся нам они,
Чтоб нашего смущения не видеть,
А может быть, чтоб, Боже сохрани,
Нас в этих снах случайно не обидеть.
Минуло. Не было — и нет.
Остыло. Рук не отогреть.
Но и сегодня, как на свет,
Мне больно на тебя смотреть.
Бывает так: живешь в неволе —
В безвыходной сердечной боли.
Потом, бывает, минет срок —
И боль уйдет, как дождь в песок.
И волен ты, как ветер в поле,
Но. жаль тебе сердечной боли.
Не надо приходить на пепелища,
Не нужно ездить в прошлое, как я,
Искать в пустой золе, как кошки ищут,
Напрасный след сгоревшего жилья.
Не надобно желать свиданий с теми,
Кого любили мы давным-давно.
Живое ощущение потери
Из этих встреч нам вынести дано.
Их час прошел. Они уже подобны
Волшебнику, утратившему власть.
Их проклинать смешно и неудобно,
Бессмысленно им вслед поклоны класть.
Не нужно приходить на пепелища
И так стоять, как я теперь стою.
Над пустырем холодный ветер свищет
И пыль метет на голову мою.
Я люблю эту тихую пору,
Эту острую чуткость земли,
Когда в ноги зелёному бору
Первой пригоршней листья легли.
Когда всё ещё так, как вначале,
Только съехали дачники с дач,
Только птицы вокруг замолчали
Да сквозь зелень проглянул кумач.
Когда полдни светлы и погожи,
А ночами — ни зги у крыльца,
Когда лето, как сердце, не может
Осознать неизбежность конца.
Жёлтым шёлком чащи выткав,
Вышив рощи в красный крестик,
Пауков спустив на нитках, —
К доброй вести! К доброй вести. —
Тихо бродит бабье лето,
Полднем вянущим согрето.
На исходе дня такого
Я не верю, что умру, —
Всё равно разбудит снова
Звон осины на ветру,
Шелест красной ветки клёна,
Поздним солнцем залитой,
На земле моей зелёной,
Ненаглядной, золотой,
Где в сквозном разливе света
Тихо бродит бабье лето.
Ирина Снегова
О ТИШИНЕ
Не истомлённую, не праздную,
Не обеззвученную тьмой —
Я тишину люблю цветастую,
Живую, птичью надо мной.
Не безнадёжную, не гневную,
Не вздрагивающую от шагов,
А полноправную, полдневную,
В свеченье трав, в огне снегов,
В шуршанье чащ, дождей качании,
В простом спокойствии лица,
В сосредоточенном молчании
Мир создающего творца.
Не ту, что стынет в скуке девственной,
А ту, что, полня день вокруг,
Закономерно и естественно
Родит и вскармливает звук.
Всё приходит слишком поздно:
Мудрость — к дряхлым, слава — к мертвым,
Белой ночи дым беззвездный
В небе, низко распростертом, —
К нам с тобой, идущим розно.
Всё приходит слишком поздно:
Исполнение — к желанью,
Облегчение — к недугу.
Опозданья, опозданья
Громоздятся друг на друга.
Сизый свет течет на лица,
Купола, ограды, шпили.
Снится, может? Нет, не снится.
Вот он, город-небылица,
Мы одни из прочной были —
Взгляды тусклы, лица постны.
Всё приходит слишком поздно:
К невиновным — оправданье,
Осуждение — к убийце.
Опозданья, опозданья —
Век за них не расплатиться.
А мечтали! Жадно, слезно,
Здесь, вдвоем — сквозь все запреты.
Всё приходит слишком поздно,
Как пришло и это лето.
Грустно невских вод теченье,
Время дышит грузно, грозно.
Слишком позднее прощенье.
Всё приходит слишком поздно.
Бог не послал мне легкости.
Ни в чем.
Ни в рифме,
ни в забвенье,
ни в привычках.
И всё — как будто камень за плечом,
А не крыло.
О, есть — живут по-птичьи,
Живут — парят,
кружат поверх голов,
Земли едва и нехотя касаясь,
С них желтых узких глаз не сводит зависть,
Их не ломают бедность и любовь.
Весь век играть удачей,
как мячом,
Легко уйти.
Пусть легкий след — непрочен.
Бог не послал мне легкости ни в чем.
Пожадничал.
Иль верил ей не очень?
Мы забываем лица. Навсегда.
Их только в снах нам возвращает время.
Зажжется взгляд и канет, как звезда, —
И нет лица. Его поглотит темень.
Подернутая клеточкой косой,
Земная даль — как школьная тетрадка,
Где полоса скрестилась с полосой.
И, как в тетради, нет на ней порядка.
Ну, разве это дело, чтоб долготы
Так были изнурительно долги?
Мы забываем лица с неохотой,
Чтоб нехотя их вспомнить, как долги.
А как неровно, произвольно, странно
Рассыпаны по карте города.
Восстали против вас меридианы —
И не спасет любая широта.
Приколотая кнопками к стене,
Глухая сеть условной этой сетки
Не раз казалась безусловно мне
Канвой разлук или решеткой клетки.
Свет серых глаз. Проходит день и год.
Кто виноват? Мы забываем лица.
Лишь жизнь ведет суровый счет долгот.
А сны? Прости. Доколе можно сниться?
Мне снился сон: под звёздной рябью,
Как в поле крест, стою одна я
И проклинаю долю бабью,
За всех живущих проклинаю.
За тех, кто плачет ночь в обиде,
За тех, кто в крик кричит, рожая,
За тех, кто слёз своих не видит,
В дорогу милых провожая.
За стервенеющих на кухне,
За увядающих до срока,
За тех, чья сказка рано рухнет,
Чья удаль облетит без прока.
За молчаливых и ворчливых,
Земных забот хлебнувших вволю,
За несчастливых и счастливых
Я проклинаю бабью долю.
За всех, рождённых с искрой божьей,
Чтоб век тянуть упряжку рабью,
За всех, кто мог бы — да не сможет,
Я проклинала долю бабью.
Проснулась я от плача дочки.
Вставало солнце в чистом небе,
Благословляя мой бессрочный,
Мой трудный, мой прекрасный жребий.
Ирина Снегова
СОТВОРЕНИЕ МИРА
Не спите поздно. Подымайтесь сразу.
С трамваем первым. С первой птичьей фразой.
Вставайте раньше. Пейте кофе крепкий.
Займитесь вместе с солнцем кладкой, лепкой,
Формовкой, краской — сотвореньем мира.
Вставайте раньше. Душно или сыро,
Мороз иль жар — вставайте. Дела много!
Работайте. Восторженно и строго.
День напролет. Весь день. Он так невечен!
Работайте. Друзьям оставьте вечер.
Оставьте вечер звездный и метельный
Чему хотите — скуке иль веселью.
Но если день был трудным, и сомненья
Швыряли вас, как мячик по арене,
И неудачи сыпались злорадно,
Мелькая, точно в киноленте кадры,
И вечер не приносит перемены,-
Ложитесь спать. Пораньше непременно.
Ложитесь спать. Хотите книгу? Ладно.
Чужая жизнь? Ведь вот и в ней нескладно.
Ложитесь. Обойдется. В самом деле.
Я попрошу, чтоб рядом не шумели.
У двери постою. Вот здесь. За нею.
Ш-ш! Полно. Спите. Утро мудренее.
Вставайте раньше. Сразу подымайтесь.
За сотворенье мира принимайтесь!
Нора Яворская (р. 1925)
Словно свет от погасшей звезды —
Так любовь до тебя доходила.
Ты боялся ее, как беды,
И она умерла, отсветила.
Отсветила — а он все течет,
Оторвавшийся лучик последний,
Позади него — холод высот
Тьму пронзает иголочкой медной.
То ли сердце твое он кольнул,
То ли зренья неслышно коснулся —
От стола отодвинул ты стул,
Ты внезапно прозрел, ты проснулся.
Что-то тронулось тихо в душе.
Разглядел, оценил, спохватился —
И поспешно к любви устремился,
Ничего не боишься уже.
Ты по лучику счастья бежишь,
По тропинке из теплого света,-
А она обрывается где-то,
Там такое молчанье и тишь.
Что же прежде ты не отвечал?
Что же мне ты позволил остынуть?
Нету даже обломка луча,
Чтоб, как мостик, тебе перекинуть.
Я покидала острова.
Не надышавшись, отплывала,
легко свои на них права
в чужие руки отдавала.
А нынче страшно отчего
оставить остров, так сурово
меня принявший?
На него
мне права нету никакого.
А я всё медлю, вёсла вниз,
всё лодку у скалы колышу.
Что, если с берега — «вер-ни-ись!»,
а я за далью не расслышу.
Зачем увидел ты во мне,
чего ещё никто не видел?
В каком своём счастливом сне?
И этим словно бы обидел.
Я век живу при свете дня,
иллюзиям не потакая.
К чему выдумывать меня?
Другим я нравлюсь и такая.
Но зреет где-то в глубине
то, что увидел ты во мне.
Сентиментальный домик на песке —
его в своём я выстроила сердце.
Там никогда не запирают дверцы,
там я живу с тобою. Налегке.
Я сбросила тяжёлые плоды:
заботы, опыт, годы и сомненье.
Я променяла зрелость на цветенье,
я заровняла старые следы.
Теперь ничто не разделяет нас.
Хоть произвол и не в моей натуре,
но ты — в моей наивной редактуре —
как по канонам правленный рассказ.
Мне суть твоя доступна и проста,
она в душе не вызовет протеста.
Я счастлива.
Я не страшусь подтекста,
доверчиво ищу твои уста.
Сентиментальный домик.
Наяву
я в настоящем, каменном живу.
Он так надёжен, этот прочный дом!
Но я и дня не выдержала б в нём,
когда б не тот,
в далёком далеке
сентиментальный домик на песке.
Нора Яворская
ВИЗИТ К ХОЛОСТЯКУ
Есть у меня прекрасная причина
зайти к тебе, прекрасный мой мужчина!
А впрочем, слово «мой» не к месту здесь,
но, чтоб зайти, причина все же есть.
Должна же я кому-нибудь поведать,
что дождик шел сегодня до обеда,
или о том, что над Невою ветер,
или о том, что я живу на свете.
Скажу: «Я забежала на минутку,
на кухне напои меня чайком!»
Визит мой снова обратится в шутку,
твои остроты снова заискрятся.
Принюхиваться стану я тайком
к следам, ведущим в глубину берлоги,-
они духами пахнут и грехом,
но и любовью тоже, может статься.
Чьи, легкие, тут побывали ноги,
входившие на цыпочках.
В итоге
надолго я не захочу остаться
и праздник свой до вечера продлить,-
с другими я могла б тебя делить,
но не желаю быть одной из многих.
Скажу: «Как видно, я не очень кстати
в твоей открытой холостяцкой хате».
Ты возразишь мне: «Знаешь и сама,
здесь без тебя — отчаянье и тьма».
И полоснет насмешливый твой глаз
по сердцу мне, как по стеклу алмаз.
И я уйду, и унесу на платье
шипы и блестки твоего ума.
И всю дрогу буду повторять я:
«Но без тебя — отчаянье и тьма».
Конечно, прав поэтов хор,
но — можете смеяться! —
скажу им всем наперекор:
любимые не снятся!
Любимые — порою той,
в том самом — высшем! — смысле,
когда нас гложет пламень злой,
когда о них — все мысли,
когда в душе — слепящий свет
от первородной вспышки,
и — хоть любимых рядом нет —
нам нету передышки.
Как может приходить во сне
то, что не уходило?!
Ты наконец приснился мне,
и значит — отпустило.
Тень обозначилась твоя,
от сердца отдалился.
Но как тебя любила я,
покуда ты не снился!
Нора Яворская
СНИМОК
Над креслом квадрат чёрно-белый.
Там женщина. К морю спиною
на круче. Как будто взлетела.
Лицо уже немолодое.
Лица отрезвленье коснулось.
Обёрнута ветра теченьем.
На фоне? О нет — отвернулась.
И подпись внизу: «Отреченье».
Следов её к морю не видно,
лишь врезаны в берег — от моря.
С чего за неё мне обидно?
Чем трогает вид её горя?
Близка ли разборчивость жажды,
душа ли с душою сомкнулась?
Всё думалось: гляну однажды —
а женщина к морю вернулась,
не видно лица её больше,
лишь примирённый затылок.
Полжизни я жду или дольше.
Не шелохнётся. Застыла.
Ни просьбы, ни плача, ни вопля —
одна лишь недобрая воля.
Будь трижды, четырежды проклят
её отвративший от моря!
Берёт её ветер за плечи,
простор — как слепящие двери.
Оно за спиной её плещет.
Она отвернулась. Не верит.
Нора Яворская
ПЕРВОЙ ЖЕНЩИНЕ МОЕГО СЫНА
Капелька человеческого потока,
Может, Наташа, а может, Ирина, —
Где-то идет, каблучками цокая,
Первая женщина моего сына.
Первая в жажде, первая в поиске.
Вечная или случайная?
Где повстречается — в парке, в поезде?
Застенчивая? Отчаянная?
Светят коленками
в юбочках «мини»
Студентки и секретарши.
Ты, что проявишь мужчину в сыне,
Моложе его или старше?
Если старше.
Смиренно прошу, не воинственно:
Слов не прячь сокровенных, нежных,
Не вымещай на моем, единственном,
Обиду на твоих прежних.
Чтоб не прошла ты, первая женщина,
По душе сыновней, как трещина.
Чтоб не проклял твои он двери,
Чтоб, ликуя, сердце — в ребро,
Чтобы шел от тебя и верил,
Что женщина — есть добро.
Ну а если моложе.
Если
Цел еще и косичек лен —
Я хочу, чтоб в тебе воскресли,
Сын мой, рыцари всех времен.
Чтоб от первой взрослой постели
Глаза ее не опустели.
Чтоб тобой человечность мерила,
В голосишке чтоб — серебро,
Чтобы шла от тебя и верила,
Что мужчина — это добро.
Я в двадцать лет судила беспощадно:
мне столько же прожить ещё, и ладно, —
век бабий, как известно, сорок лет.
А дольше жить зачем же? Смысла нет.
Но в двадцать пять немного удлинить
решила я существованья нить:
ну, пятьдесят, но сверх того — ни-ни!
К чему старухой коротать мне дни!
А в тридцать к сердцу подступил испуг:
как ускользает время из-под рук!
Коль так пойдёт, глядеть на белый свет
согласна я и шесть десятков лет.
Года всё утекали, как в песок,
и я всё продлевала жизни срок.
К пятидесяти мой подходит путь,
а я до ста мечтаю дотянуть.
И так всё время пребываю я
на полпути земного бытия.
Нора Яворская
Тропинка
Тропинка, в травах пропадая,
пригрелась на земной груди.
Вначале бабушка седая
мне повстречалась на пути.
Я отступила — разминуться,
она прошла, замедлив шаг.
Мне до неё — ещё тянуться,
ей до меня — уже никак!
Мы оглянулись, как по знаку,
согласно, словно два крыла.
Я — посмотреть, какою стану.
Она — взглянуть, какой была.
Потом навстречу мне — девчонка,
бегом, коленки заголив.
За ней струился тонко-тонко
какой-то простенький мотив.
Наружу радость — как на блюдце,
печаль пока что — в тайниках.
Ей до меня — ещё тянуться,
мне до неё — уже никак!
Она беспечно улыбнулась,
ничуть о жизни не скорбя.
А я ещё раз обернулась
на позабытую себя.
Нора Яворская
ПИСЬМО, НАЙДЕННОЕ В РАСКОПКАХ
Мы подошли к царю Агриппе
и — вам понятно, почему —
не стали говорить о гриппе,
а стали сразу — про чуму.
Но царь Агриппа был не в духе:
ему наскучили пиры,
его с утра кусали мухи,
кусали ночью комары.
Он закричал: «Чума? Откуда?!
Где вы увидели чуму?!»
И поступил он с нами худо,
чтоб понимали, что к чему.
Мы вновь пришли к царю Агриппе
и — вам понятно, почему —
все рассказали мы о гриппе
и умолчали про чуму.
Но царь Агриппа был не в духе:
всю ночь дурные видел сны,
его ушей достигли слухи,
что перемерло полстраны.
Он закричал: «Что это — шутка?
Вы что, не видите чуму?!»
И поступил он с нами жутко,
чтоб понимали, что к чему.
Чтоб обрели, как надо, зренье,
мы грубо брошены во тьму,
где и сидим в недоуменье,
не понимая, что к чему.
О жизнь, мне оплошностей ты не спускаешь,
Как злая хозяйка — служанке пригожей.
Я снова тебя ощущаю всей кожей,
И ты с меня кожу спокойно сдираешь,
Чтоб новой прикрыла болящую плоть я,
Чтоб я поменяла опять оперенье,
Чтоб я не забыла закон обновленья,
Чтоб я по земле не ходила в лохмотьях.
Ну что за резон мне работать в осеннем саду?!
Ну что за причуда?! Пристрастье к земле я питаю.
Я с нею общаюсь. Я грядку лопатой листаю,
как древнюю книгу, вникая в ее немоту.
И палые листья, и дни мои поздние тленны.
Я в лоно земли ослабевшие силы кладу.
Наверное, предки. наверно, живучие гены
меня понуждают работать в осеннем саду.
Наверное, возраст. С утра отбиваю поклоны
под куполом вечным в сентябрьском невечном раю.
Цветы и деревья — мои золотые иконы.
Сама угасая, для жизни я их сохраню.
А может быть — совесть. Под тяжестью общего долга
гордыня царя уступает усердью слуги.
Мы, дети земли, над землей измывались так долго —
я тщусь возвратить хоть крупицу добра за долги.
Источник