Ты как себя чувствуешь михалков

Эпиграммы Валентина Гафта на советских актёров) Просто потрясающе)

Везде играет одинаково
Актриса Лия Ахеджакова.
Великолепно! В самом деле
Везде играет на пределе.

Гораздо меньше на земле армян,
Чем фильмов, где играл Джигарханян.

Зачем ты, Миша, так орешь?
Словно ограбленный еврей.
Ты Д’Артаньяна не тревожь,
Он дворянин, а не плебей.

Ни будь «иронии в судьбе»
Мы бы не знали о тебе.

Нет, он совсем не полоумный,
Из театра в театр неся свой крест.
Всегда выигрывает в сумме
От этой перемены мест.

Олег, не век — полвека прожито,
Ты посмотри на рожу-то!

Ей повезло — все знать, все мочь,
Хоть водку глушит из стакана,
А «карнавальная нам ночь»
Звездой мигает всем с экрана.
Но всех пока одно тревожит:
Без мата Гурченко не может.

Чеканна поступь, речь тверда
У Лелика, у Табакова.
Горит, горит его звезда
На пиджаке у Михалкова.

Россия! Чуешь этот страшный зуд
Три Михалковых по тебе ползут.

Вы доказали, и давно,
Что может некрасивая артистка
Блистать в театре и в кино,
И далеко, и очень близко.

Тобою, Женя, восхищен
Не только я, советский зритель,
Но вы по-дружески поймите,
Что мелодрамой сыт и он.

В ней, толстой,
Совместились тонко
Любовь к искусству
И комиссионке.

На трех мушкетеров

Пока, пока, покакали
На старого Дюма,
Нигде еще не видели подобного дерьма.

Иду по школьному двору
И слышу за спиной
Леоновское «Пасть порву»!
Гляжу, кричит другой.
Давным-давно с тех пор
Вошли слова твои в фольклор.

Ты так велик, ты так правдив,
Какие мне найти слова,
Мечте своей не изменив,
Твоя склонилась голова.
Не может быть двух разных мнений
Ты просто наш советский гений.

Хоть Леня дорог самому Эфросу
Размер таланта уступает носу.
Но если Ленин нос рассматривать отдельно
Поймем мы, что артист талатлив беспредельно.

Не будет у тебя успеха
Ведь ты, красавица, не Пьеха,
В постели делай свой успех,
На сцене делать это грех.
И средь интимнейших утех
Ирина лучше б. всех.
Кончай «Хождение по мукам»
Сыграй с искусством ты разлуку.

Не может ведь ни «бе», ни «ме»,
Хотя читает Мериме.
Зато в кино на «Офицеры»
Народ валит как на премьеру.
А что твориться, боже мой!
В кино играет Лановой!
Он голубой герой, любовник,
То лейтенант, майор, полковник.
Минуток 10 поиграл,
И вот он полный генерал.

От славы одуревший
Теперь на все горазд
И сам себе завидует,
И сам себя продаст.

Он сегодня снова странен,
Он почти киноартитст,
И почти что англичанин,
Наш советский скандалист.
Находившись не под «банкой»
Вовсе не сойдя с ума,
Породнился с англичанкой
Он со станции «Зима».
Историческая веха,
Смелый, вроде бы, опять,
Будет жить почти уехав,
Политическая б.
Тебе уж 40 с половиной,
А ты как малое дитя.
Наврешь, потом придешь с повинной
И продаешь опять шутя.
Зачем мальчишка-показушник,
Опять виляешь ты хвостом?
Как проститутка, как двурушник
А собирался стать Христом.

Тебя глядеть всегда приятно,
Смешно, тоскливо и понятно.

Когда ты сочиняешь эпиграммы,
Ты сам себе копаешь яму.

Источник

«Никита Михалков очень долго со мной боролся»

Культура и рынок — несовместимые понятия, у них разные задачи, уверен Николай Бурляев. Актер и режиссер считает, что государство должно тратить на искусство столько же, сколько на оборону. Не признает Малевича художником и уверяет, что готов быть чернорабочим. Об этом народный артист рассказал «Известиям» накануне своего 75-летия.

Оскар или Витязь?

— Николай Петрович, почему для интервью вы выбрали такое необычное место — в поле у храма?

— На природе всегда приятней говорить. А на фоне храма, куда приходил Чехов, тем более.

— Когда вы отмечали 70-летие, говорили, что лет через пять-десять фестиваль «Золотой витязь» будут показывать так же, как церемонию вручения «Оскара». Еще есть время или ваши прогнозы изменились?

— Даст Бог. У меня есть еще время, но у государства — уже нет. Пора предпринимать очень серьезные шаги, издавать закон о выведении государственной культуры из рынка. Потому что культура и рынок — несовместимые понятия, у них разные задачи. Нужно прибавлять финансирование. Культура должна иметь бюджет, равнозначный министерству обороны. Потому что культура — это главная оборона, оборона души. Если мы потеряем душу, кого будет защищать наша доблестная армия? Духовных мутантов.

И самое главное. Пора на уровне президента принимать закон о государственной идеологии. Если вас это слово пугает, его можно заменить на мировоззрение. Принятие закона в прах превратит всё то, что считается элитой, звездами, вся эта попса, эти «черные квадраты».

— Вы не приемлете Малевича?

— Понимаю, что когда я трогаю «Черный квадрат», то либералы будут обвинять меня: «Ах, вот он какой, как относится к Малевичу!» Да, не к Малевичу, а к понятию «искусство». А оно или есть, как у художника Александра Иванова (автор «Явления Христа народу». — «Известия»), или нет его, как у Малевича.

— Это будет частью вашей программы? Появилась информация, что вы планировали баллотироваться в Госдуму. Расширение сферы деятельности позволит вам транслировать мысли на высоком уровне.

— По сути, я всегда был человеком необщественным. Но жизнь и Господь подталкивают на активные действия. Поэтому я уже много лет пытаюсь бороться за душу человека. И этот бой я веду своим форумом «Золотой витязь», которому в этом году исполнилось уже 30 лет. Без культуры не будет у нас жизни.

— Вы примкнете к какой-то партии?

— Я принципиально непартийный. Потому что примыкать к какой-то партии — значит с кем-то враждовать. А я не хочу этого, я за объединение. Как завещал нам Сергий Радонежский: «Любовью и единением спасаемся».

За всю мою жизнь я видел разных министров культуры — от Фурцевой до Любимовой. Но и тогда, в СССР, и сейчас, в нашей новой России, к культуре отношение по остаточному принципу.

Как вырос Михалков

— Не так давно Никита Михалков представил на сцене Большого театра премьеру спектакля «12» по мотивам своего же фильма. Хоть вы не театральный актер, но сыграли в постановке одну из главных ролей. Нам еще стоит ждать от вас каких-то экспериментов? Вы готовы к неожиданным предложениям?

— Да я, как пионер, всегда готов! Но новые шаги должны быть в правильном направлении. Когда Никита Сергеевич предложил участие в «12», я вспомнил, что еще 55 лет назад мы с ним в Щукинском училище делали спектакль «Двенадцать разгневанных мужчин». Он был постановщиком. На этой своей студенческой работе Михалков и становился режиссером. Уже тогда он заявил о себе. Поэтому я дал согласие участвовать в новой его постановке. Мне было интересно, каким стал друг моего детства. Хотя, естественно, я вижу его огромный рост все эти полвека. Но сейчас я его открывал заново.

Правда, я не люблю репетиции. Мое существо органически против них. По шесть часов сидеть и что-то прогонять вполсилы — не для меня. Но эти несколько месяцев ежедневных репетиций открыли мне друга совершенно с иной стороны. Я увидел, что он вырос не только в глубокую личность, но и стал, возможно, последним режиссером, который всё понимает про кино и театр, знает все системы — от Станиславского и Чехова до Вахтангова. А еще — имеет свою. Система Михалкова — она особая. Никита Сергеевич умеет открывать в актерах существо.

Поначалу я думал: как он вытянет из ребят — выпускников своей академии идеал? А он им рассказывал библейскую истину: от избытка сердца говорят уста. И этого он добивался и добился, хотя рисковал. Но Михалков всегда рискует, потому что все ждут его провала, а он не случился. После спектакля Большой театр поднялся и аплодировал новой победе Михалкова.

— Чувствуете причастность к ней?

— Я отдаю лавры победителя на 90% ему. Поскольку Никита Сергеевич смог справиться с 11 актерами, и со мной в том числе. Михалков очень долго со мной боролся и общался так, как никто в жизни. Мог прикрикнуть: «Коля, ты просрал монолог!» И я мог обидеться, но понимал, что он прав. Умерял гордыню и пытался сделать то, что от меня ждал Михалков. И он меня победил, добившись того, чего хотел.

— Вам не раз приходилось убеждать режиссеров, что роль именно ваша. А где же тогда смирение?

— Дело в том, что я не столько актер, хотя умею это делать, сколько писатель, поэт и режиссер. Поэтому я мыслю своими категориями, установками, философией. Если я чувствую, что роль мне не близка или противоречит моим устремлениям, я отказываюсь от этого или требую переписать роль. И такое уже было в моей практике. Но бывает, я сердцем понимаю, что это моя роль, как было в «Военно-полевом романе» Петра Тодоровского. Я ждал этой роли всю жизнь. Она помогла открыть, что мне ближе по существу. И тогда я сказал режиссеру: «Заканчивайте пробы. Эту роль я никому не отдам».

— С вами тяжело работать?

— Со мной очень легко работать. И Никита Михалков мне говорил: «Коля, ну у тебя и терпение. Ты — боец». Когда я понимаю, что правда за режиссером, надо просто пойти за ним. Тогда я работаю как чернорабочий.

— Когда вы приезжали на съемки «Андрея Рублева» из Геленджика, Тарковский ругал вас, чтобы вы быстрее настраивались на роль. Вам близок такой подход к работе?

— Я люблю Тарковского всей душой. Он со мной рядом каждый день. Я всегда молюсь об Андрее моем дорогом. Но своим ученикам говорю, что метод, который избрал Тарковский в работе со мною, неправильный. Он очень жестко общался со мной. Если бы была любовь и доверие, я бы еще больше открылся в этой роли. Надо работать как Михалков — с любовью к тем, кто рядом с тобой. Потому что они отдают свое время. Подчиняют всё свое существование твоему замыслу.

Увидеть смерть

— Вы встречались с архимандритом Алипием (Вороновым). Что он вам говорил?

— Он был настоятелем Псково-Печерского монастыря, поднял его из руин. Когда его направлял туда духовник, то говорил ему: «В одну руку ты берешь скипетр, в другую — тряпку для дерьма и работаешь».

Когда Алипий стал моим духовником, я приезжал к нему в Печору. Он ветеран Великой Отечественной войны. Удивительный человек, прошел рядовым до Берлина. Генералы боялись его, потому что им казалось, что он видит их насквозь. После он стал художником. Но когда мы с ним общались, он не показывал мне свои работы. А после его смерти я увидел потрясающие иконы. Он подарил мне Библию, которую прочел раз десять. То, что было важно для меня, подчеркивал. Я уже тогда примерялся к своим режиссерским работам. И брал что-то в свои фильмы.

Алипий повесил на меня золотой крест 1861 года. А еще сказал: «До 30 лет будет просто. А дальше — трудно, но ты парень сильный, одолеешь».

— Начиная свой фестиваль «Золотой витязь», вы отправились к старцу Науму в Троице-Сергиеву Лавру за благословением. И он тогда вам ничего определенного не сказал.

— Тогда к нему многие ездили. Меня предупредили, что старец жесткий и может отшить. И я ехал безнадежно. Да и 1991 год, кругом развал. Какое кино? Я ждал, что он погонит, а он ответил: «Попробуй. Получится — так получится, не получится — уходи». И я попробовал.

Любое творчество и любой твой поступок — это отлитие колокола. Помните новеллу «Колокол» в «Андрее Рублеве»? Почему она гениальна? Потому, что два молодых человека, сценарист Андрей Кончаловский и режиссер Андрей Тарковский, сделали ее о самих себе. Для Тарковского это тоже своего рода отлитие колокола, он ведь не знал, получится или нет.

Когда я в 14 лет с ним познакомился на съемках «Иванова детства», подумал: передо мной гений! А потом позже прочел у него, что режиссером он почувствовал себя, лишь сняв «Иваново детство». Фильм получил множество премий по всему миру, в том числе «Золотого льва» в Венеции.

Вот и свой фестиваль я делал по наитию. Я же не знал, получится он или нет. Никогда этим не занимался прежде. И это был мой «колокол». Он мог и не зазвонить, но с молитвами старца Наума, благодаря поддержке патриарха Алексия и митрополита Кирилла всё стало получаться.

— С вами может работать и дружить человек неверующий?

— Конечно да. Вера — понятие сокровенное. При Госкино я выпустил первый курс православной авторской режиссуры. У меня учились люди самых разных религий и национальностей, среди которых были кореец, еврей и таджичка. Никто из студентов не сопротивлялся новым знаниям. Я возил их в Духовную академию на лекции лучших профессоров. К концу нашего курса я узнаю, что эти трое крестились. Я от них этого не требовал.

— Вы подводите итоги своей жизни или идете вперед не оглядываясь?

— Однажды мне был показан тот прекрасный, горний мир, куда мы со временем должны будем перейти. Я уже был там, поэтому у меня исчез страх смерти. И тогда я написал такие строки: «Пусть неполно знание — я не унываю. // Когда срок настанет, больше я узнаю». Итогов на земле душе не подвести. Ах, если бы вы знали то, что я знал там! Ну, какие итоги… Так, что-то подсчитываю, сколько форумов провел за 30 лет — около 150, сколько книг написал. Это всё разминка. Главное — впереди.

Источник

Гурченко спасла честь Басилашвили, когда тому случайно набили морду

Среди киношников ходит такой анекдот.

Михалков говорит Путину:

— Владимир Владимирович, всю жизнь я играл царей, а теперь вот хочу сыграть вас.
— Для этого вам придется сбрить свои знаменитые усы.
— Нет. Это вам придется их отрастить.

Ниже мы собрали не менее забавные, но реальные случаи, которые происходили с «мохнатым шмелем» на съемочных площадках.

Брат опозорил перед режиссером

В книге «Безбилетный пассажир» Георгий Данелия вспоминал, что Никита попал в его фильм «Я шагаю по Москве» по протекции автора сценария Геннадия Шпаликова, дружившего с Андроном. Поначалу Данелия отказывался снимать блатного пацана: он казался ему слишком мелким для роли молодого рабочего-метростроевца. Но за время написания сценария парень явно возмужал.

А через пять дней после старта работы над картиной начинающий артист Михалков пришел к Данелии и нагло потребовал, чтобы ему платили по 25 руб. в день! Притом что средняя зарплата в СССР в 1963 году не достигала и 83 руб.

Иначе, дескать, сниматься не будет.

— Лика Ароновна, — тут же обратился режиссер к ассистентке, — вызови парня, которого мы до Михалкова пробовали. И спроси, какой у него размер ноги, — если другой, чем у Никиты, сегодня же купите туфли. Завтра начнем снимать его!

Фото: Legion-media.ru

— Но вы же меня пять дней снимали. Вам все придется переснимать! — занервничал Никита.

— Это уже не твоя забота. Иди, мешаешь работать, — отмахнулся Данелия.

— Георгий Николаевич, — взмолился бузотер, — это меня Андрон научил! Сказал, что раз уже неделю меня снимали, то у вас выхода нет.

С этого момента «юная звезда» засунула язык в одно место, и никаких подобных эксцессов не возникало.

Басилашвили не ожидал получить по морде

Играя проводника Андрея, любовника главной героини Веры в «Вокзале для двоих», Михалков шокировал всю киногруппу своей импровизацией. Во время съемки сцены в ресторане он избивает Олега Басилашвили на глазах у многочисленных свидетелей, приговаривая: «Ты что наделал, а? Я тебя дыни оставил охранять, а ты что наделал?» Ничего подобного в сценарии не было. Однако в итоге зрители вполне могли бы разочароваться в пианисте Платоне Рябинине, посчитав, что тот слабак. Выход нашла Людмила Гурченко. Она предложила, чтобы Рябинин подошел к Вере и тихо спросил: «Тебе очень стыдно за меня, да?» Идея была в том, что Вера будет любить его любым — слабым или сильным.

Михаил Кононов (справа), игравший милиционера Николашу, был ошарашен импровизацией коллег. Фото: Legion-media.ru

Вприпрыжку от белого медведя

На съемках фильма Михаила Калатозова «Красная палатка», где начинающий Михалков сыграл полярного летчика Бориса Чухновского, наш герой едва не погиб.

— Когда мы отправились в Арктику, то все артисты получили задание от своих жен, матерей, тещ, детей — привезти шкуру белого медведя, — вспоминал актер и бард Юрий Визбор. — Белый медведь — вымирающий вид. Стрелять в него нельзя. Кроме того, выяснилось, что это дикий, злобный зверь, который нападает на человека неспровоцированно.

Мы больше месяца проработали на Земле Франца-Иосифа, и однажды два наших гигантских корабля оказались прижаты большим ледовым полем к северной оконечности острова Джонсона. В районе пяти часов утра я вышел покурить на верхнюю палубу. Тишина, туман, безветрие. Бросил сигарету вниз — и вдруг увидел, что стоит внизу медведь. Самец килограммов на пятьсот. Смотрю, что наш трап лежит на льду. Ну, не дай бог, скотина заберется. Побежал, подвинул трап, поднял его на место и бросился за фотокамерой в каюту. Ребятам говорю, что, дескать, медведь. Кто мог стоять на ногах после выпитого побежали наверх, в том числе Михалков. Он выскочил, видит, что действительно медведь. Куда-то скрылся и вдруг через минуту выходит с открытой банкой сгущенки и спускается на трап. Медведь стоял к нему спиной и не видел Михалкова. Но Никита, не будь дурак, прошел метров двадцать, поставил эту банку на лед. В это время медведь на него обернулся. Положение, скажем так, было очень нервное, потому что медведь был гораздо трезвей, чем Михалков. Зверь совершил первый прыжок. Мы потом замеряли — прыжок был девять с половиной метров. Никита — на трап, медведь — за ним. Но соскользнул когтями. В общем, мы едва не лишились своего боевого товарища.

Соловей разрыдалась на всю рощу

На съемках «Обломова» многие члены киногруппы, в том числе маститые актеры, почувствовали на себе жесткий характер Никиты Сергеевича.

— Чтобы держать дисциплину, Михалкову приходилось быть диктатором, — рассказывал актер Авангард Леонтьев. — На моих глазах он уволил водителя автобуса — тот был пьян после работы. За него ходили заступаться коллеги — ничего не помогло. Да и второго режиссера жестко распекал за этот грех. Конечно, он диктатор! Недаром его постоянный ассистент Тася, знаменитая, легендарная Тася, которую знает весь «Мосфильм» (она работала еще с Сергеем Бондарчуком на «Войне и мире»), зовет его «маршал».

Но чтобы помочь актеру, Михалков мог пойти на совершенно неординарные ходы. Например, Елена Соловей в одной из сцен «Обломова» должна была плакать в три ручья. Чтобы помочь ей привести себя в соответствующее настроение, Никита приказал привезти динамики в лес, где снималась сцена, и пустить фонограмму «Ромео и Джульетты» Чайковского. Музыка очень драматичная, эмоциональная. Она гремела на весь лес и все окрестные деревни. Соловей разрыдалась без проблем.

А после одного из конфликтов с Олегом Табаковым пришлось даже отменить съемку. Эпизод был снят только на следующий день.

Тяжелый урок для Мордюковой

На главную роль в фильме «Родня» Михалков рассматривал только Нонну Мордюкову. Но кокетливая и молодящаяся актриса поначалу отказывалась играть списанный с тещи автора сценария Виктора Мережко образ: ходить перед камерой в колхозных платьях и кофтах с металлическими зубами и химической завивкой. Кричала Мережко: «Ты шо, паразит, со мной делаешь. Та не, это не может быть, пошел на хер, все, я поехала. Нехай Римма Маркова снимается!» А когда Виктор шепнул, что Михалков действительно будет пробовать Маркову, уступать подружке-сопернице яркую роль не стала. И, поломавшись для вида, согласилась.

На съемках финальной сцены на вокзале, когда героиня Мордюковой ищет в толчее мужа Вовчика, она серьезно разругалась с Михалковым. Режиссер требовал от кинозвезды полной отдачи: сыграть смятение, граничащее с полным крушением надежд. А Нонна Викторовна вместо того, чтобы готовится к сложному эпизоду, потягивала в вагончике винцо с той же Марковой, приехавшей ее навестить. Режиссер узнал об этом и коварно отомстил.

— И вот Никита, лапочка моя, «приступил к получению» такого выражения моего лица, которого не было у меня еще ни в одном фильме, — вспоминала Мордюкова. — Чемодан неподъемный вручил и гонял туда-сюда. Снова, снова и снова дубли. Чувствую, что ему с крана виднее и что-то не нравится. Кричал мне: «Ну что, бабуль, тяжело? А? Не слышу! Подложить, может, еще камней в чемодан?» — «Мне не тяжело!» — срывая связки, ору ему в небо. — Давай снимай!» — «Нонна Викторовна! Делаю картину я. Могу слезть и показать вам, как нести тяжесть и в это же время искать свою надежду, своего мужа Ваню… Где ты, Иван?» — «Здесь я!» — с готовностью кричит Ваня Бортник. — «Вы видите его, народная артистка? Или вам уже застило? Да, трудно бабушкам играть такое. »

После такого диалога Нонна Викторовна не на шутку взбрыкнула и в слезах убежала с площадки. А какое-то время общалась с Никитой через оператора. Бурное примирение состоялось при всей группе только после окончания съемок.

Черный юмор разжалобил бюрократа

Рассказывают, что однажды Никита Михалков был вызван на ковер к одному высокому чиновнику Госкино для разговора о своем очередном фильме, который никак не хотели выпускать на экраны в полном виде. Как только речь зашла о сокращениях и купюрах в картине, Никита молча извлек из кармана пиджака черную повязку, какие надевают во время официальных похорон, и стал прилаживать ее себе на руку.

— Это еще что такое? — раздался недоуменный окрик.

— Как что? — отозвался Михалков. — Вы ведь собираетесь хоронить мой фильм, не так ли? Для этого все сюда и пришли. Я хочу, чтобы это проходило по официальной форме, как положено. Для меня это событие траурное.

Чиновник улыбнулся и сменил гнев на милость. Шутка сработала!

Умолкший матерщинник

Павел Лебешев — знаменитый оператор, снявший многие фильмы Никиты Сергеевича, на площадке матерился как сапожник. Даже в присутствии маленьких детей. И чтобы остановить поток сквернословия, Михалков стал его штрафовать на рубль за каждое нецензурное слово.

Прошло несколько дней, и Павел вообще замолчал. Деньги закончились, а без мата он общаться не мог. Тогда Никита махнул рукой на эту свою затею — перевоспитать Лебешева. — В конце концов, для кинооператора — небольшой грех, — смеялись коллеги.

Ольбрыхского спасли от собачьей течки

В «Сибирском цирюльнике» партнершей Даниэля Ольбрыхского стала такса Дуся. В сценарии ее не было, но на пробах Михалков внезапно решил, что у польского актера, играющего обрусевшего поляка Копновского, должна быть собака. Кинолог «Мосфильма» Виктор Зуйков притащил на площадку Дусю.

Даниэль (в центре) прозвал таксу Дусю «макарониной с моторчиком»

— Ольбрыхского в Москве поселили в «Президент-отеле», — делился Зуйков. — И я привез Дусю на рандеву: перед съемками нужно было установить контакт. Собаку поначалу не хотели пускать: на днях пес японских туристов схрумкал в номере полкресла. Ольбрыхский рассказал, что дома у него живет йоркширский терьер, и Дуся ему понравилась сразу. Таксу оставили на ночь в отеле — она там спала в постели под одеялом у Даниэля. А когда снимали эпизод на Белорусском вокзале, и Михалков, увидев Копновского-Ольбрыхского в пальто с каракулевым воротником и котелке, бросил взгляд на сиротливо стоявшую неодетую Дусю, срочно дал указание собаку одеть так же. Назавтра Дусе сшили роскошное драповое пальтишко с воротником и котелок со специальными отверстиями для ушей. А еще кожаные ботинки. Единственным осложнением Дусиной кинокарьеры была течка. Как назло, она потекла в первый же съемочный день. В срочном порядке мы кинулись разыскивать по всему городу специальные собачьи трусы с прокладками — ведь по сценарию Копновский чуть ли не постоянно держит Дусю на руках…

14-летние девчонки — подсудная статья

В студенческие годы во время летних каникул Никита вместе с другом Евгением Стебловым снялся в фильме «Перекличка». Киногруппа отправилась в экспедицию в белорусский город Борисов.

— Директором фильма был Николай Миронович Слезберг, бывший хозяин фирмы «Тульские самовары». Высокий, похожий на генерала де Голля, носил французские костюмы, говорил тонким голосом, — вспоминал Стеблов. — Репетиция в номере у режиссера Храбровицкого. Даниил Яковлевич, оператор Юра Сокол, Никита Михалков и я. Спрашиваю режиссера: «Что вы хотите здесь, в этой сцене?» Он объясняет. Стук в дверь. Входит Слезберг. В руках у него несколько досье из картотеки «Мосфильма»: «Извините, Даниил Яковлевич, Юра, Женя, Никита, я вот что. Городишко тут маленький. Девчонки провинциальные. А бульбашки — они очень рано развиваются. Думаешь, ей девятнадцать, а ей четырнадцать…» — «Вы что, Николай Миронович, мы репетируем. Какие бульбашки?» — заводится Храбровицкий.

Фото: Legion-media.ru

Николай Миронович продолжает о своем: «Я же говорю: думаешь, ей двадцать пять, а ей пятнадцать, а это подсудное дело. А тут вот есть по девять пятьдесят, есть по десять пятьдесят, даже по одиннадцать пятьдесят за съемочный день…» — «Вы что, так сказать, какие одиннадцать пятьдесят, какие девчонки? Я не понимаю, так сказать!» — багровеет Храбровицкий.

Николай Миронович невозмутим: «Я же говорю, городишко маленький. Думаешь, ей девятнадцать, а ей — сами понимаете. А тут вот свои штатные на зарплате…»

Мы с Никитой и Юра еле сдерживаемся, чтобы не разрыдаться от смеха. Однако действительно, борисовские юные девчонки не оставляли нас своим вниманием. Бывало, вернувшись под утро с ночной смены, я или Никита, открыв ключом дверь своего номера, обнаруживали в нем незнакомку. «Как вы сюда попали?» — «Ой, извините, я комнату перепутала…»

Источник