Ценностное содержание эмоций человека философия

Эмоции и чувства человека

В обычном употреблении слово «чувство» имеет еще одно значение: им обозначают такие весьма важные и типичные для человека эмоции(переживания, страсти), как гнев, страх, любовь, ненависть, симпатия, антипатия, удовольствие, неудовольствие.

Эмоции — комплексная и довольно сложная форма человеческой чувственности. Они весьма разнообразны и по существу, и особенно по форме выражения. Поэтому мы вправе говорить, что каждый человек отличается большой индивидуальностью эмоций. Это происходит потому, что эмоции вполне определенно зависят от чувственной организации отдельного человека, а также от особенностей его психики, от индивидуальных черт характера и темперамента.

И все-таки в мире человеческих эмоций можно выделить закономерности, обозначить типы личностей, обладающих сравнительно сходным строем эмоций. Рассмотрением этих вопросов занимаются психологические дисциплины. Для теории познания важно подчеркнуть, что эмоции, подобно всем другим элементам чувственности, с одной стороны, заключают в себе аспекты объективного отражения реальных связей, в которые включен человек; с другой стороны, они фиксируют объективное отношение человека к миру.

Таким образом, гносеология прежде всего подчеркивает объективную обусловленность эмоций, страстей человека, причем в данном случае особую роль играют вполне конкретные обстоятельства: реальные, исторические, социальные, классово-групповые факторы, а также многие обстоятельства, относящиеся к конкретному контексту человеческого общения. Далее, гносеология исследует особенность субъективного момента, заключенного в эмоциях.

Эмоции могут существовать в виде непосредственных, очень быстрых и полубессознательных реакций индивида; они могут выступать и в виде очень сложных чувственных образований, весьма развитых, воспитанных всем богатством человеческой культуры, то есть в виде подлинно человеческих чувств.

Эмоции являются активным, четким выражением отношения человека к тому или иному явлению. Такое отношение всегда в явной или скрытой форме содержит в себе момент оценки и связано с применением понятий, подобных понятиям «хорошее», «доброе», «злое», «справедливое» или «несправедливое», «красивое» и т. д. Такие понятия в современной литературе часто именуются ценностями, ценностными понятиями. Вполне понятно, что представления о добре и справедливости не являются чисто индивидуальными, но связаны с исторической эпохой, с принадлежностью человека к группе и классу.

Значит, рассматривая особенности субъективного аспекта эмоций, мы обнаруживаем их зависимость от человеческого общества, от истории и культуры. А это в свою очередь снова свидетельствует о наличии в эмоциях объективного социально-исторического содержания и объективной информации.

Источник

«Эмоция как ценность»: почему рацио никогда не победит

Логика или чувство? Рацио или эмоция? Оценка или переживание? Публикуем статью «Эмоция как ценность», в которой психолог Борис Игнатьевич Додонов размышляет, насколько важно уметь получать удовольствие от своей деятельности, почему эмоции так ценны для нас, к каким негативным последствиям способен привести эмоциональный голод и почему даже отрицательные эмоции могут стать источником нашей радости.

Эмоция как ценность (1987 г.)

Как известно, существует два вида оценивания действительности: эмоциональное и рациональное, словесное. Словесные оценки «хорошо — плохо», «опасно — неопасно», «красиво — некрасиво» и т. д. выступают как мера ценности предметов, событий, поступков. Иначе обстоит дело с эмоциональными переживаниями человека. Обозначая ценность определенных явлений действительности, они и сами являются своеобразными ценностями. Люди поэтому могут не только любить кого-то, но, как отмечали, например, Байрон и Толстой, любить самое любовь, переживания любви. При этом ценность эмоций может быть как опосредованной убеждениями человека моральной ценностью, так и непосредственной ценностью, уходящей своими корнями в природную потребность организма в эмоциональном насыщении.

Когда поэт, обращаясь к судьбе, восклицает: «Пошли мне бури и ненастья, но от покоя сохрани!» — он подчеркивает прежде всего моральную ценность эмоций, противопоставляя их преступному равнодушию. Но эмоции желанны для нас и помимо всякой своей ценности как регулятора морального поведения. Если человека долго ничего не волновало, не тревожило, он начинает испытывать настоящий эмоциональный голод. Как и всякая другая неудовлетворенная потребность, эмоциональный голод имеет свое специальное эмоциональное выражение. Это хорошо известное всем чувство скуки, которое человек испытывает, когда ему нечем заняться или когда он занимается однообразной работой, не доставляющей ему необходимого разнообразия переживаний. Эмоциональный голод не просто неприятен — он мешает нормальному развитию человеческого организма в период детства и губительно действует на него в зрелом возрасте. К эмоциональному насыщению неосознанно стремятся даже животные, однако лишь у людей потребность в эмоциях становится индивидуально дифференцированной и прочно связывается с процессами определенной деятельности, осознаваясь как склонность к ней. Так природная необходимость эмоций не только для ориентации организма, но и для его нормального развития и функционирования приобретает чисто человеческий статус самодовлеющей ценности.

То, что человеческие эмоции одновременно выступают в роли оценки и в роли ценности, не означает, что эти две их роли нераздельны. Напротив, в каждой из двух своих ипостасей эмоция бывает представлена также и в двух разных системах отношений. Первая система — это отношение субъекта деятельности к ее целям, промежуточным результатам и разного рода обстоятельствам, облегчающим или затрудняющим их достижение. Вторая — его же отношение к самой деятельности. Поясним сказанное на довольно простом примере. Скажем, кто-либо из наших читателей любит в свободное время поиграть в шахматы. Каждый раз, как он садится за доску с тем или иным интересным для него партнером, он мечтает выиграть. Выигрыш выступает для него как ценность и цель, само же эмоционально окрашенное желание выиграть — как оценка значимости той цели, которую человек поставил перед собой уже в начале игры. Чем значимее цель, тем больше желание ее достигнуть.

Выигрыш у сильного партнера способен поднять шахматиста в собственных глазах и в глазах других игроков выше, чем выигрыш у слабого, поэтому и желание в первом случае сильнее. Но вот началась игра. Создалась острая и сложная позиция с обоюдными шансами. К желанию выиграть присоединяются теперь волнение и особое интеллектуальное чувство проблемности ситуации, своеобразное «когнитивное страдание». Эта эмоция — тоже оценка, отражающая сложность позиции. Если в то время, когда игрок обдумывает ход, раздается посторонний шум, он, возможно, вызовет у шахматиста раздражение, то есть невербальную (несловесную) отрицательную ситуацию, которая мешает ему сделать правильный ход и тем самым достичь необходимого промежуточного результата.

Но вот играющему удалось хорошо разобраться в позиции, выработать многообещающий план дальнейшей игры, который, как он надеется, приведет его к победе. В этом случае он испытывает радость как оценку удачного решения проблемы, а возможно, и гордость — как оценку своих способностей. Если же вскоре выясняется, что его расчет оказался ошибочным, это будет оценено эмоцией разочарования, а если план сорвется из-за простой небрежности, например неудачной перестановки ходов, игрок испытает досаду. Однако не все еще потеряно, игра продолжается, к в процессе ее шахматист продолжает испытывать множество новых разнообразных переживаний-оценок, в том числе и немало эстетических от того или иного красивого хода как со своей стороны, так и со стороны противника (вот оно — «бескорыстие» эстетических эмоций!). Наконец, игрок может бурно обрадоваться, выиграв партию, или огорчиться и почувствовать себя уязвленным, проиграв ее. И все эти эмоции по отношению к цели игры будут не чем иным, как оценками.

Но нас заинтересовал еще один вопрос: сел ли данный человек за доску только ради самоутверждения или у него был и другой мотив? Такой мотив безусловно существовал, более того, в данном случае он скорее всего был даже основным, поскольку речь идет об игре, а не о продуктивной деятельности. Таким мотивом было удовольствие от игры. Из чего же оно сложилось? Да из тех же самых переживаний, которые рождало у шахматиста оценивание определенных ситуаций и эффектов его деятельности в данный момент. Но поскольку субъекта побуждало к игре желание получить удовольствие от нее, то последнее и все, стало быть, составляющие его конкретные переживания в системе отношений «субъект — деятельность» выступали уже как ценности. На основании этого примера и подобных ему мы делаем вывод, что человек не безразличен не только к результатам деятельности, к той пользе, которую она приносит, но и к ее эмоциональному содержанию.

В зависимости от того, в какой роли мы рассматриваем эмоцию, меняются и многие другие ее характеристики. Так, отрицательные эмоции, выступая в качестве оценок, всегда отталкивают субъекта от оцененной им ситуации или побуждают к ее преодолению, уничтожению. Они же в качестве ценностей могут иной раз не отталкивать, а притягивать личность к определенным занятиям. Интуитивно такую диалектическую двойственность эмоций очень верно подметил А. С. Пушкин, когда писал о Татьяне Лариной:

…Тайну прелесть находила
И в самом ужасе она
Так нас природа сотворила,
К противоречию склонна.

Всякое наслаждение, понуждающее нас к деятельности, вообще никогда не состоит из одних положительных эмоций. «Музыка наслаждения» — это всегда сложная структура из разных эмоций при таком их сочетании, когда возникающие отрицательные переживания достаточно быстро «снимаются» положительными. «Люблю накал борьбы,— написал в анкете один из опрошенных нами студентов факультета физвоспитания Симферопольского госуниверситета, отвечая на вопрос, за что он любит спорт. Когда выходишь на финишную прямую, буквально задыхаешься от недостатка кислорода, в висках стучит, ноги не поднимаются, а темп бега все нарастает. Именно это я люблю. Если на соревнованиях не было спортивной борьбы на дистанции, я остаюсь неудовлетворенным от бега: не было тех ощущений, о которых мечтал, становясь на старт».

Каждый полет для абсолютного чемпиона мира по высшему пилотажу Владимира Мартемьянова, по его словам, «был наслаждение», и к самолету он поэтому спешил «с радостным волнением и нетерпением… как когда-то спешил на свидание с девушкой».

И вот из чего складывалось это наслаждение:

«Сначала бросаю самолет отвесно вниз. Высота предательски быстро теряется, а нужной скорости все нет. С ужасом понимаю: так можно лететь до самой земли — и все безрезультатно… Началась жестокая схватка с разжиженным жарой коварным испанским небом…»

Великое наслаждение испытывал А. С. Пушкин, создавая свои творения. «И ведаю: мне будут наслажденья… — писал он,— порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь». Не только спорт или поэзия, но и самый обыкновенный труд бывает мил людям за то, что он заставляет их переживать, волноваться, грустить, ликовать. Муки и радость творчества неразделимы и лишь в сочетании друг с другом приносят наслаждение творцу. Если эмоция в роли оценки выступает, говоря словами А. Н. Леонтьева, как «механизм движения деятельности», то есть выполняет служебную функцию, побуждая к деятельности ради «помеченной» ею ценности, то в качестве самостоятельной ценности она становится одним из мотивов деятельности. Следовательно, эмоция, выступая одновременно в двух ипостасях, двояким образом участвует и в обусловливании деятельности, в ее организации.

Знание, что эмоция постоянно выступает и как ценность, положительная или отрицательная (антиценность), позволяет глубже понять природу многих психологических явлений: склонностей, которые представляют собой человеческую потребность в определенных видах деятельности не только как в средствах достижения желанных целей, но и как в источниках желанных («ценных») переживаний, удовольствия от деятельности, и конкретно исследовать состав последнего для каждого конкретного случая. Иногда искусствоведы прямолинейно считают, что мажорность или минорность стиля писателя, грустный или веселый тон его произведений определяется его характером.

«Пессимист, меланхолик,— пишет, например, Л. А. Зеленев,— на все откликается грустной нотой; художник с оптимистическим складом характера тяготеет к созданию образов, звучащих мажорно».

На самом же деле не все так просто. Тон творчества в гораздо большей мере определяют не те эмоции, которые чаще всего испытывает художник, а те, которые для него наиболее ценны. Подтверждение этому можно найти, например, в «Авторской исповеди» Н. В. Гоголя: «На меня находили припадки тоски… Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе все смешное, что только мог выдумать». О своем «невеселом и задумчивом характере» говорили и многие другие писатели, получившие известность как юмористы (Джером К. Джером, М. Зощенко и др.).

Источник: «В мире эмоций», Киев, 1987 г., С. 48-52.

Обложка: Marcel Marceau / © Marc Riboud.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Источник

Эмоция как ценность и потребность

Хотя эмоции сами по себе не являются мотивами (которые я рассматриваю как сложное образование, включающее в себя потребность, идеальную (представляемую) цель и мотиваторы, т. е. факторы, повлиявшие на принятие решения и формирование намерения), они могут выступать в мотивационном процессе не только в качестве «советчика» или энергетического усилителя побуждений, возникающих в процессе мотивации, но и самого побудителя, правда, не действий по удовлетворению потребности, а мотивационного процесса. Это происходит в том случае, когда у человека возникает потребность в эмоциональных ощущениях и переживаниях и когда человек осознает их как ценность.

Эмоции как ценность.В 70-х годах XX века развернулась дискуссия между Б. И. Додоновым и П. В. Симоновым относительно того, являются ли эмоции ценностью. На первый взгляд спор этот не имеет отношения к рассмотрению мотивацион-ной роли эмоций. Однако в действительности понимание эмоции как ценности означает не что иное, как осуществление эмоциями функции побуждения, притягательности для человека.

Додонов справедливо считает, что эмоции необходимы для существования человека и животных, для их ориентировки в мире, для организации их поведения. «И поэтому про эмоции-оценки можно сказать, что они имеют для нас большую ценность, но ценность эта служебная. Это ценность средства, а не цели» (1978, с. 46-47). Однако эмоции, по Додонову, обладают и самостоятельной ценностью. «Этот факт, -пишет он, — достаточно хорошо осознан и вычленен житейской психологической интуицией, четко разграничившей случаи, когда человек что-либо делает с удовольствием и когда он чем-то занимается ради удовольствия» (Там же, с. 47). Ученый отмечает, что с теоретическим осмыслением этому факту явно не повезло. С самого начала на него легла тень некоторых ошибочных философских и психологических концепций, критика со стороны которых «выплеснула вместе с грязной водой и самого ребенка». До сих пор «весьма распространено мнение, будто любое признание эмоции в качестве ценности или мотива деятельности должно быть априорно отброшено как давно разоблаченная философская ошибка» (Там же, с. 47-48). При этом Додонов ссылается на многие художественные произведения, в которых писатели и поэты отразили мотивационное значение эмоций, представив эмоцию как мотив поведения.

Потребность в эмоциональном насыщении.Понимание эмоции как ценности приводит Б. И. Додонова (1978) к представлению о том, что у человека имеется потребность в «эмоциональном насыщении», т. е. в эмоциональных переживаниях. Действительно, еще знаменитый математик Б. Паскаль говорил, что мы думаем, что ищем покоя, а на самом деле ищем волнений. Это означает, что эмоциональный голод может прямо обусловливать мотивационный процесс.

Для обоснования этой потребности Додонов ссылается на известные последствия отрыва ребенка от матери и на феномен сенсорной депривации. Первое доказательство основывается на том, что отсутствие интимного контакта младенца с матерью приводит к плохому его развитию, к частым болезням, ущербной эмоциональности, «холодности», низкой способности к сопереживанию и сочувствию (Обуховский, 1972; Bakwin, 1949; Bowlby, Robertson, 1956). С этим доводом можно согласиться, хотя этот пример скорее свидетельствует о том, что для развития эмоциональной сферы ребенка нужна тренировка этой сферы, которая и обеспечивается контактом с матерью и связанными с ним чувствами, переживаниями. Со вторым же примером согласиться трудно. Ведь при сенсорной депривации речь идет об ограничении притока раздражителей, воздействующих на органы чувств (анализаторы), но отнюдь не о чувствах и эмоциях. Возникающие при сенсорной депривации психические нарушения, как утверждает сам Додонов, дают лишь основание подозревать, что среди причин, вызывающих эти нарушения, может быть и отсутствие разнообразия эмоциональных переживаний. Поэтому он говорит об эмоциональной депривации, считая, что она является следствием сенсорной депривации. По этому поводу автор пишет: «. если доказана важность чисто сенсорного насыщения для нормального развития и функционирования мозга, то не естественно ли предположить, что насыщение эмоциями. является для него еще более необходимым? А раз дело обстоит именно таким образом, то это означает, что эмоциональное насыщение организма является его важной врожденной и прижизненно развивающейся потребностью» (1978, с. 76).

В этой цитате обращает на себя внимание смелый переход автора от предположения о необходимости насыщения эмоциями к констатации этого как уже имеющего место факта.

Додонов полагает, что потребность в эмоциональном насыщении является физиологической, несмотря на то что сами эмоции несут в себе психологическое содержание. Он обосновывает это тем, что всякий орган должен функционировать, в противном случае произойдет его инволюция, деградация. Следовательно, центры эмоций нуждаются в функционировании, т. е. в проявлении эмоций для того, чтобы сохранить свою реактивность.

П. В. Симонов не согласен с трактовкой эмоций как ценности, так как в этом случае они сами являются мотивом, «притягивающим» субъекта к деятельности. Он ссылается на А. Н. Леонтьева (1971), который утверждал, что эмоции не являются мотивами, и на философа С. Штрессера (Strasser, 1970), который не отождествляет эмоции с влечениями и потребностями. По Симонову, самостоятельная ценность эмоций, их способность мотивировать поведение в любом случае оказываются иллюзией. Стремление к переживанию положительных эмоций не в состоянии объяснить, почему данный человек стремится именно к такому, а не иному источнику удовольствия.

С последним утверждением можно согласиться. Однако нельзя при этом не отметить ограниченность понимания Симоновым (и не только им) мотива. Дело в том, что эмоция-потребность, во-первых, еще не весь мотив, и во-вторых, как всякая потребность, она может удовлетворяться разными способами и средствами. Поэтому нельзя требовать от потребности ответа на все вопросы: почему, для чего и как. Но это не устраняет у потребности в эмоциональном переживании функции побуждения. Просто надо понимать, что это побуждение не к деятельности, а лишь к развертыванию мотивационного процесса, формированию мотива. Кроме того, ссылаясь на А. Н. Леонтьева, П. В. Симонов не учитывает, что он говорил о «сдвиге мотива на цель», когда деятельность начинает выполняться просто потому, что доставляет человеку удовольствие.

О потребности человека в положительных эмоциях пишет Э. Фромм. Действительно, человек делает многие вещи ради получения удовольствия, наслаждения: слушает музыку, читает нравящуюся ему и не раз уже читанную им книгу, катается на американских горках, чтобы испытать «острые ощущения» и т. д. Поэтому эмоция выступает в виде цели (человек делает что-то ради получения желаемого переживания). Осознаваемая же цель является для человека ценностью или, по Б. И. Додоно-ву, мотивом поведения.

Характерно, что человек испытывает потребность не только в положительных эмоциях, но и в отрицательных. Вспомним «Мцыри» М. Ю. Лермонтова:

Таких две жизни за одну, Но только полную тревог, Я променял бы, если б мог.

Или у Ф. И. Тютчева:

О Господи, дай жгучего страданья И мертвенность души моей рассей.

Полнота удовлетворения эмоциональной потребности зависит от качества предмета удовлетворения. Это отчетливо проявилось в исследовании В. Д. Балина и А А Меклер (1998), которые показали, что прослушивание музыки при ее воспроизведении на аппаратуре высшего качества с пластинки вызывает эмоции большей интенсивности и в большем количестве, чем с кассетного магнитофона третьего класса. По аналогии можно сказать, что глубина и интенсивность эмоционального переживания при прослушивании музыки на стереофоническом проигрывателе будет больше, чем на монофоническом, а присутствие на концерте доставит большее эмоциональное наслаждение, чем прослушивание того же музыкального произведения дома. Точно так же большее эмоциональное впечатление окажет посещение картинной галереи, чем просматривание дома альбомов, слайдов и открыток.

Источник