Помню его детскую радость
Когда поезд, увозивший моих родителей на родину, двинулся, мне поневоле пришлось разжать руки, державшие руки моего отца. Я еще долго стояла одна на перроне парижского Северного вокзала. Что-то во мне оборвалось, я почувствовала, что вижу родителей в последний раз, и, несмотря на теплый день, меня охватил озноб.
Я не поехала с родителями по многим личным причинам.
В душе у меня двоилось. Я была счастлива, что отец мой в конце своей многострадальной жизни обретет то, о чем он уже не смел мечтать: покой, прощение, любовь своего народа. Он так страстно тосковал по родине в течение семнадцати лет.
Чувство родины для нас, второго поколения эмигрантов, то есть для тех, кто был вывезен детьми, — конечно, совсем другое, чем у родителей, потерявших свой дом, свой язык, привычки, воспоминания молодости и всей сознательной жизни, — словом, потерявших всё.
Мы же, второе поколение, уже учились на чужбине. Обычаи, язык той страны, где мы находились, были большинством из нас полностью освоены. Но, несмотря на это, мы всегда чувствовали себя иностранцами, живущими из милости, и если порою и забывали об этом, то нам напоминали дети — в школе и администрация — ограничениях работы. Так, прожив тридцать восемь лет в Париже, я считалась иностранкой. У меня не было паспорта, а только удостоверение личности, оно же и вид на жительство, в котором, как клеймо, стояло слово «Apatride» (без родины).
Первое яркое чувство родины у меня проснулось, когда во время немецкой оккупации в Париже я увидела на улицах и в метро множество людей с газетами в руках, где жирным шрифтом в передовой было напечатано слово «Москва». У меня потемнело в глазах, и я заплакала от ужаса, вообразив, что немцы извещали о взятии Москвы. Впоследствии я уже всем сердцем следила за успехами Красной Армии.
Простые французы, слушавшие под секретом и с большим риском иностранное радио, часто говорили мне с ликованием: «Ваши-то держат Сталинград!», «Ваши-то гонят немцев! Молодцы!»
И я гордилась «своими».
Второй раз я снова почувствовала себя не только русской, но и советской, за несколько дней до освобождения Парижа от оккупантов.
Париж тогда представлял довольно странную картину. Ветер вздымал столбы пыли, мел бумаги, газеты, трепал полуоборванные гитлеровские плакаты и лозунги. Из особняков спешно грузили ворованные картины, ковры, мебель.
По улицам иногда маршировал немецкий патруль человек в двадцать, состоявший из стариков и подростков, одетых явно не по росту.
С визгом из переулков выскакивали машины, за которыми гнались другие, перестреливаясь на дикой скорости. Уже совсем близко бабахали тяжелые орудия.
Носились тревожные слухи о том, что немцы, уходя, взорвут Париж. Население застыло в тяжелом ожидании.
Но Париж пощадила война, его почти не бомбили.
Впоследствии мы узнали, что коменданту Парижа Дитриху фон Хольтицу был дан приказ взорвать столицу при отступлении. (Не успев покинуть город, он вместе со своим штабом сдался 26 августа.)
В ночь на 25 августа вдруг воцарилась удивительная тишина, которую приблизительно в полночь нарушил далекий одинокий звук колокола. И сразу зазвонил телефон. Электричество и газ давно были выключены, но телефон почему-то действовал. Всю ночь Париж перезванивался; все поздравляли друг друга с освобождением. Спать никто не мог.
Утро выдалось прекрасное, солнечное. Все население высыпало на улицы. Все бежали в направлении Триумфальной арки, бежали с радостными лицами, букетами, целовались, жали друг другу руки. Побежала и я. Первыми вошли в Париж части генерала Леклера, за ними американцы, канадцы, англичане. Мы услышали гул, а потом наконец увидели танки и бронемашины, забросанные цветами.
Лица, руки, рубашки бойцов были сплошь в красных отпечатках губ восторженных парижанок. Толпа становилась все гуще и гуще. Вдруг среди общего ликования с крыш застрочили пулеметные очереди. Тачки и бронемашины застопорили и подняли стволы орудий к небу. На крышах прятались гитлеровские прислужники, которых немцы не взяли с собой. Они нашли там последнее убежище и, зная свою участь, мстили союзным войскам и толпе. Дней десять за ними охотились в лабиринте парижских крыш. Много мирных граждан погибло от шальных пуль в этот радостный день.
Возвращаясь домой по красивой авеню Булонского леса, я увидела, что дома расцвечены флагами: французскими, английскими, американскими, бельгийскими… Но советских флагов в этом районе богачей нигде не было. Эти люди забыли о самоотверженной борьбе Советской Армии, забыли или хотели забыть, чем они обязаны Советскому Союзу.
Мне стало обидно. Дома я наспех распорола широкую красную шерстяную юбку, нашила на нее желтые серп и молот, воспроизведя, может быть, не совсем точно, советский флаг, и водворила его на окно.
Простые французы, рабочие, проходя мимо, улыбались и кричали: «Браво!»
В пригородах и рабочих кварталах этот флаг не был забыт.
Когда окончилась война, я стала разыскивать свою мать, оставшуюся в Ленинграде после смерти отца в 1938 году, надеясь, что она пережила блокаду. Но я узнала, к своему горю, что она покоится рядом с ним на Волковом кладбище.
Вернулась я в январе 1958 года и только в Советском Союзе поняла, насколько любит и ценит моего отца советский народ. Такой широкой популярности я не ожидала.
Я не думала, что когда-либо возьмусь за перо. В нашей семье никогда не велось дневников, ничего не записывалось, ничего не береглось. Документы и письма часто терялись или выбрасывались. Отец всегда высмеивал какие-либо литературные потуги мамы или мои. Но, встретив такой горячий интерес к Куприну как к человеку, к его жизни, к мельчайшим его привычкам и вкусам, я подумала, что обязана написать о том, что помню. Ведь я прожила рядом с Куприным двадцать девять лет. Конечно, очень трудно писать о родителях, так как в детстве и в юности мы больше думаем о себе и мало знаем их внутренний мир.
Я часто буду в этой книге использовать уже известные печатные материалы, а также еще не опубликованные. В остальном же просто постараюсь вспомнить мою жизнь рядом с отцом.
Я бесконечно благодарна всем, кто помог мне в моих розысках, современникам Куприна, рассказавшим многое о нем.
Особую благодарность и глубокое уважение я испытываю к Эммануилу Марковичу Ротштейну, ныне покойному, человеку, полюбившему талант моего отца самой верной любовью и отдавшему тридцать лет своей жизни, чтобы создать огромный архив, посвященный жизни и творчеству Куприна. Эммануил Маркович мечтал составить «Летопись жизни и творчества А. И. Куприна», но преждевременная смерть прервала этот монументальный труд. Э. М. Ротштейн дал мне первые советы, когда я приступала к работе. Архив, любезно предоставленный его вдовою, очень помог мне.
Вернувшись в Советский Союз, читая документы, вникая в письма, слушая рассказы немногих оставшихся современников, я еще глубже начала узнавать и понимать моего отца. Понимать, не анализируя его литературный путь, его жизнь. Понимать многое в его характере и поступках, с его чисто человеческими достоинствами и недостатками. Как ни странно, наряду с громадной жизнерадостностью и любознательностью ко всему у Куприна случались приступы меланхолии, отвращения к себе, растерянности, усталости. Он был вспыльчив, но я никогда не видела, чтобы он поднял руку на животное, на ребенка, на женщину или слабое и униженное существо.
При врожденном писательском таланте, зоркой наблюдательности и неустанной работе над своими произведениями ему не хватало образования, общей культуры. Куприн часто об этом сожалел и с жадностью впитывал все, что могло обогатить его живую память.
Я думаю, что многое в его противоречивом характере можно объяснить казенным детством, военным воспитанием. Он был болезненно самолюбив и уязвим. Как-то он сказал Бунину: «Я самолюбив до бешенства и от этого застенчив иногда до низости. А на честолюбие не имею даже права. Я писателем стал случайно, долго кормился чем попало, потом стал кормиться рассказами, вот и вся моя писательская история».
Источник
Сочинения к варианту №3 ОГЭ-2022 по русскому языку
3 сочинения к новому сборнику ОГЭ-2022 «36 типовых вариантов» под редакцией И. П. Цыбулько.
Из Берендеева в детский дом стала ходить повариха, хорошая, ласковая женщина Аграфена Ивановна; никогда к детям она не придёт с пустыми руками.
Женщина она бездетная, муж пропал без вести на фронте. Поплакала, люди утешили: не одна она ведь такая осталась на свете.
(1)Из Берендеева в детский дом стала ходить повариха, хорошая, ласковая женщина Аграфена Ивановна; никогда к детям она не придёт с пустыми руками.
(2)Женщина она бездетная, муж пропал без вести на фронте. (З)Поплакала, люди утешили: не одна она ведь такая осталась на свете.
(4)Очень полюбилась этой вдове в детдоме одна девочка, Валя, — маленькая, тонкая, личико всегда удивлённое, будто молоденькая козочка. (5)С этой девочкой стала Аграфена Ивановна отдельно прогуливаться, сказки ей сказывала, сама утешалась ею, конечно, как дочкой, и мало-помалу стала подумывать, не взять ли и вправду её себе навсегда в дочки. (6)На счастье Аграфены Ивановны, маленькая Валя после болезни вовсе забыла своё прошлое в Ленинграде: и где там жила, и какая там у неё была мама, и кто папа. (7)Все воспитательницы в один голос уверяли, что не было случая, когда бы Валя хоть один раз вспомнила что-либо из своего прошлого.
(8)Вы только посмотрите, — говорили они, на её личико: не то она чему-то удивляется, не то вслушивается, не то вспоминает. (9)Она уверена, что вы её настоящая мама. (10)Берите её и будьте счастливы.
(11)То-то вот и боюсь, — отвечала Аграфена Ивановна, что она удивлённая и как будто силится что-то вспомнить; возьму её, а она вдруг вспомнит, что ж тогда?
(12)Повариха целый месяц крепилась, не заглядывала в детский дом. (13)Но, конечно, дома, в своём жёлтом домике в Берендееве, тосковала по дочке, плакала, а девочка тоже не могла утешиться ничем: мама её бросила! (14)А когда повариха не выдержала и опять пришла с гостинцами — вот была встреча!
(15)В августе Аграфена Ивановна увезла свою дочку в Берендеево. (16)Вале, девочке-сироте, было в рыжем домике всё на радость. (17)Девочка ко всему тянется, весело ей, как будто и в самом деле пришла в свой родной домик к настоящей маме. (18)Очень обрадовалась Аграфена Ивановна и, чтобы девочке свой домик совсем как рай показать, завела патефон. (19)В детском доме патефона не было, и Валя не могла помнить патефон вовсе. (20)Но как только заиграла музыка, девочка широко открыла глаза. (21)«Соловей мой, соловей, — пел патефон, — голосистый соловей. »
(22)Козочка удивилась, прислушалась, стала кругом озираться, что-то узнавать, вспоминать.
— (23)А где же клеточка? — вдруг спросила она.
— (25)С маленькой птичкой. (26)Вот тут висела.
(27)Не успела ответить, а Валя опять:
— Вот тут столик был, и на нём куколки мои.
— (28)Погоди, — вспомнила Аграфена Ивановна, — сейчас я их достану.
(29)Достала свою хорошую куклу из сундука.
— (30)Это не та, не моя!
(31)И вдруг у маленькой Козочки что-то сверкнуло в глазах: в этот миг, верно, девочка и вспомнила своё ленинградское прошлое.
— (32)Мама, — закричала она, — это не ты!
(33)И залилась слезами. (34)А патефон всё пел: «Соловей мой, соловей. »
(35)Когда пластинка кончилась и соловей перестал петь, вдруг и Аграфена Ивановна своё что-то вспомнила, заголосила и упала к столу. (З6)Она то поднимет от стола голову, то опять уронит, и стонет, и всхлипывает. (37)Эта беда пересилила Валино горе, девочка обнимает её, теребит и повторяет:
— Мамочка, милая, перестань! (38)Я всё вспомнила, я тебя тоже люблю, ты же теперь моя настоящая мама.
(39)И две женщины, большая и маленькая, обнимаясь, понимали друг друга, как равные.
(По М. М. Пришвину)
9.1 Напишите сочинение-рассуждение, раскрывая смысл высказывания современного лингвиста Г.Я. Солганика: «Информативная неполнота диалогической речи может восполняться жестами, мимикой, интонацией».
Диалог – это разговор двух или нескольких лиц. По мнению лингвиста Г.Я. Солганика, жесты, мимика и интонация помогают лучше понять диалогическую речь. Докажем это утверждение с помощью примеров из текста.
Например, в предложениях 22-26 девочка Валя спрашивает у Аграфены Ивановны, где находится её клетка с маленькой птицей. На самом деле героиня вспоминает старый дом и изначально принимает добрую женщину за свою маму. Описание её действий: «…удивилась, прислушалась, стала кругом озираться» и интонации: «…вдруг спросила она» (вдруг – то есть быстро, с волнением) помогают понять чувства Вали. Это дополняет информативную неполноту самого диалога.
В предложениях 31-33 Валя понимает, что никогда раньше не была в этом доме, а Аграфена Ивановна – это не её родная мать. Чтобы ярче передать эмоции героини, автор обращает внимание на её взгляд: «… у маленькой Козочки что-то сверкнуло в глазах» и интонацию: «…закричала она». Одной реплики было бы недостаточно, чтобы описать состояние девочки.
Действительно, жесты, мимика, интонация служат важным дополнением для диалогической речи, именно поэтому в художественном тексте автор уделяет этому такое большое внимание.
9.2 Напишите сочинение-рассуждение. Объясните, как Вы понимаете смысл финала текста: «И две женщины, большая и маленькая, обнимаясь, понимали друг друга, как равные».
Смысл финала текста я понимаю так: две родственные души нашли и утешили друг друга в тяжёлое для обеих время. Теперь эти две женщины, «большая и маленькая» чувствуют себя по-настоящему счастливыми.
Аграфена Ивановна – несчастная бездетная женщина, чей муж пропал на фронте без вести. Конечно, она была одинокой и находила отдушину, приходя в детский дом и заботясь о сироте Вале. В предложениях 15-18 мы узнаём о том, что повариха была счастлива, когда привезла в свой дом маленькую девочку.
Валя пережила блокаду Ленинграда и не помнила своих родителей. Но когда она оказывается в доме у Аграфены Ивановны, воспоминания возвращаются, что доказывают предложения 31-32. В глубине души девочка очень сильно переживала и тосковала по своим родителям, но теперь она готова полюбить эту милосердную женщину так же сильно, как любила бы родную мать.
Таким образом, обе героини почувствовали, что нужны друг другу. В такие минуты взаимопонимания и любви люди и ощущают себя счастливыми.
9.3 Как Вы понимаете значение слова СЧАСТЬЕ?
В чём заключается счастье? Каждый человек ответит на этот вопрос по-своему, потому что универсального определения не существует. Одно можно сказать точно: когда люди счастливы, они наслаждаются каждым мгновением и не чувствуют себя одинокими.
Так, горе сблизило двух женщин, «большую и маленькую», о чём говорится в 39 предложении фрагмента произведения М. Пришвина. Аграфена Ивановна находила отдушину в заботе о девочке из детдома, а Валя воспринимала её как родную мать. Следовательно, обе героини смогли осчастливить друг друга.
В рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека» также рассказывается о том, как незнакомые люди становятся самыми близкими и родными. Андрей Соколов потерял всю
Источник