Эмоции цыгане нашей психики значение
Таким образом, сразу был дан толчок для двух направлений, но которым пошла работа психологической мысли: с одной стороны, продолжая в положительном направлении дарвинские идеи, ряд психологов (частью Г. Спенсер u и его ученики, частью французские позитивисты — Т. Рибо и его школа, частью немецкая биологически ориентированная психология) стали развивать идеи о биологическом происхождении человеческих эмоций из аффективных и инстинктивных реакций животных. Отсюда и создалась та теория эмоций (рудиментарная, как называют ее в литературе), которая вошла почти во все учебники, в том числе и наши.
С точки зрения этой теории выразительные движения, сопровождающие наш страх, рассматриваются, по известному выражению, как рудиментарные остатки животных реакций при бегстве и обороне, а выразительные движения, сопровождающие наш гнев, рассматриваются как рудиментарные остатки движений, сопровождавших некогда у наших животных предков реакцию нападения. По известной формуле, страх стал рассматриваться как заторможенное бегство, а гнев — как заторможенная драка. Иначе говоря, все выразительные движения стали рассматриваться ретроспективно. В этом отношении замечательны слова Рибо, что эмоции являются единственной областью в человеческой психике, или, как говорит он, «государством в государстве», которые могут быть поняты только ретроспективно. Идея Рибо заключалась в том, что эмоции есть «умирающее племя», или «цыгане нашей психики». Действительно, с этой точки зрения единственный вывод, к которому приходили психологические теории, заключался в том, что аффективные реакции у человека — остатки его животного существования, остатки, которые бесконечно ослаблены во внешнем выражении и внутреннем течении.
Таким образом, получилось впечатление, что кривая развития эмоций идет вниз. И если мы сравним, как предлагал один из последних учеников Спенсера, животное и человека, ребенка и взрослого и, наконец, примитивного и культурного человека, то увидим, что вместе с ходом развития эмоции отступали на задний план. Отсюда, как известно, знаменитое предсказание о том, что человек будущего — человек безэмоциональный, который, по сути дела, должен дойти до логического конца и утратить последние остаточные звенья той реакции, которая имела известный смысл в древнюю эпоху его существования.
Источник
Цыгане нашей психики: еще раз об эмоциях и лживости
Цыганами нашей психики назвал эмоции человека американский психолог Джемс. Как цыганский табор, эмоции часто возникают ниоткуда и исчезают в никуда. Даже устойчивые и, казалось бы, неизменные чувства вдруг меняются на полярно противоположные. От любви до ненависти один шаг, и наоборот. В любой формуле любви есть поправочные коэффициенты.
На самом деле, говоря, что эмоции часто возникают ниоткуда и исчезают в никуда, надо понимать реальность часто незаметных источников их возникновения – это внутренний мир человека (телесный и психологический) и окружающий его внешний мир (другие люди, общество и природа). И внутренний и внешний миры человека – это целый космос, а, значит, не всегда обозримый, предсказуемый и познаваемый. С одной стороны, говорят «этот безумный мир», с другой – «этот прекрасный мир». Для кого как. Поэтому эмоциональное восприятие и отражение окружающего человека мира столь разное и одинаковое у разных людей.
Подозрительность, скрытность, завистливость
Также и палитра эмоциональных проявлений у лжецов может быть яркой и разнообразной, а может быть унылой и маловыразительной. Например, не только лжец, но и невиновный подозреваемый может проявлять верные признаки страха, боясь обвинения в обмане, и об этом знают многие люди людей, так же, как и о том, что мало справиться с сильной эмоцией, надо еще и скрыть ее.
Подозрительность, скрытность, завистливость с достаточной долей уверенности можно отнести к врожденным психологическим предпосылкам лживости. Упрямый, подозрительный и ревнивый такой человек, как правило, фиксирует свое внимание на неудачах, он вязнет в них, застревает, как в эмоциональном болоте, и при этом не прошает. Кстати, еще Гегель говорил, что упрямство – это пародия на характер. Именно упрямство, упёртость, граничащая с безмозглостью. Если ему поручат руководить чем-либо, то он настаивает на том, чтобы его указания выполнялись безусловно и беспрекословно, или он отказывается от этой работы. Это не просто последовательность, это болезненное, почти маниакальное стремление достичь своей цели, даже если эта цель бессмысленна и безобразна.
Тираня других, такой человек перекладывает на окружающих ответственность за свои просчеты и ошибки, врет напропалую, не заботясь о последствиях. Он убежден, что когда другие объяснения недоступны, обман представляется самым удобным и простым из них, а потом легко объясняет свой обман изменением обстоятельств. Почему бы и нет, если, например, политики стабильно не выполняют свои предвыборные обещания: все течет, говорят они, все изменяется. Только у древнегреческого философа есть мало кому известное продолжение этого афоризма: но, изменяясь – покоится. То есть совесть надо иметь, и не трепать языком попусту.
Скрытный человек, как правило, не поддается влиянию других сильных личностей; имеет собственное мнение вплоть до самомнения. Примечательно, что по отношению к другим людям такой человек проявляет настороженность, недоверчивость, его трудно одурачить. Подозревая, что кто-нибудь лжет, он способен притвориться, будто верит этому человеку, а потом внезапно раскрыть свои карты. Эта тактика часто помогает ему, так как лжецы не всегда знают, подозревает жертва об их обмане или нет.
Он вечно сомневается, во всем ищет тайну, осторожен в поступках; склонен к самоанализу и часто погружен в свое «Я», то есть живет своей внутренней психологической жизнью, соответственно, интересы обращены на самого себя. Когда люди пытаются им командовать, он поступает как раз наоборот. Достаточно решителен, и, если он уверен, что другой человек несправедлив, или ведет себя эгоистично, он говорит об этом, даже если это связано с неприятностями. Не заботится о других людях и, как следствие, часто склонен нарушать моральные нормы. Иногда он говорит глупости ради шутки, чтобы удивить людей и посмотреть, что они на это скажут. Если же окружающие не обращают внимания на какое-либо удачное, как ему кажется, его замечание, то он непременно повторит еще раз.
Рассказ о психобиологических задатках (предпосылках) лживости, конечно же, можно продолжить. Однако для этого необходимо провести дополнительные междисциплинарные исследования. Тем более, что тема врожденности/приобретенности склонности к обману очень чувствительна и противоречива.
Потому что человек по своей природе сложен, обидчив, капризен, противоречив и часто непредсказуем. Так же, как и его лживость/честность.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Источник
Эмоции цыгане нашей психики значение
2. “СООБРАЗНОСТЬ” КАК ПРИНЦИП ПСИХОЛОГИИ ЛИЧНОСТИ
Одним из существующих подходов к решению поставленных вопросов является принятие постулата сообразности» – особого принципа понимания активности индивида, лежащего в самом фундаменте эмпирической психологии. Говоря о постулате сообразности (В.А. Петровский, 1975), мы имеем дело с определенной методологической предпосылкой, объективно представленной в мышлении исследователя. Вводимый нами в контекст психологической теории термин сообразность, согласно В. Далю, означает «соответствие чего-то чему-то». В данном случае речь идет о соответствии, сообразуемости того, что происходит с индивидом, предустановленному в нем. Итак, суть постулата заключается в том, что индивиду приписывается изначальное стремление к внутренней цели, в соответствии с которой приводятся все без исключения проявления его активности. По существу, речь идет об изначальной адаптивной направленности любых психических процессов и поведенческих актов. Адаптивная направленность трактуется здесь в предельно широком смысле. Имеются в виду не только процессы приспособления индивида к природной среде (решающие задачу сохранения телесной целостности, выживания, нормального функционирования и т.д.), но и процессы адаптации к социальной среде в виде выполнения предъявляемых со стороны общества требований, ожиданий, норм, соблюдение которых гарантирует полноценность субъекта как члена общества. Говоря об адаптации, мы имеем в виду также процессы самоприспособления: саморегуляцию, подчинение высших интересов низшим и т.п. Наконец, что особенно важно подчеркнуть, речь идет также о процессах, которые ведут к подчинению среды исходным интересам субъекта. В последнем случае адаптация есть реализация его фиксированных предметных ориентаций: удовлетворение потребности, инициировавшей поведение, достижение поставленной цели, решение исходной задачи и т.д.
Приспосабливает ли индивид себя к миру или подчиняет мир исходным своим интересам, – в любом случае он отстаивает себя перед миром в тех своих проявлениях, базис для которых уже сложился, определился в прошлом. Отсекается все, что избыточно по отношению к этим исходным ориентациям. Не следует, конечно, смешивать понятия адаптивность и репродуктивность: адаптивные действия могут быть и творчески продуктивными, незаданными, адаптивными их делает наличие ответа на вопрос: «зачем?».
Но это в свою очередь значит, что есть по отношению к всевозможным стремлениям субъекта цель более высокого порядка как основа ответа на вопрос «зачем?» – Цель с большой буквы. По отношению к ней те или иные частные стремления могли бы оцениваться как адаптивные и неадаптивные. Постулат сообразности и заключается в открытом или скрытом признании такой Цели и приписывании ей роли основного вдохновителя и цензора поведения.
Смысл постулата сообразности заключается, следовательно, не столько в том, что индивид в каждый момент времени хочет сделать что-то, т.е. устремлен к какой-то цели, смысл этого постулата в том, что, анализируя те или иные частные стремления человека, можно как бы взойти к той Цели, которая в конечном счете движет поведением, каким бы противоречивым и неразумным не представлялись при поверхностном наблюдении основанные на ней побуждения н стремления людей.
В этом-то и состоит возможный ключ к пониманию личности как целокупного субъекта активности, ибо выдвигается единый принцип его бытия, охватывающий все возможные формы и проявления его как целеустремленного существа. Витальность, деятельность, общение, самосознание – все это сферы реализации предустановленной Цели. Говоря о субъектах в каждой из этих сфер как сторонах личности, мы не должны ни на минуту забывать о том. что перед нами лишь частичные субъекты активности, должны помнить, что есть и верховный субъект, властвующий над ними. Имя этого существа известно – трансцендентальный субъект. В нем – источник интенций, данных нам в наших целях. Он – законодатель эмпирических форм субъектности: нашего витального, деятельного, общающегося, рефлектирующего Я.
Эмпирическая психология отнеслась без должного внимания к идее существования трансцендентального субъекта, однако не затруднилась предложить принципы организации психической жизни и поведения, содержащие в себе эту идею имплицитно. Именно эти принципы, в сущности, и выдвинули постулат сообразности, а теперь могут быть рассмотрены как варианты реализации данного постулата в концептуализации мира человеческой жизни исследователями .
В зависимости от содержательной интерпретации изначальной Цели в психологии выделяются следующие версии постулата сообразности.
Гомеостатический вариант. В концепциях гомеостатического типа, восходящего к Кеннону (рефлексология в ее различных формах, «динамическая» психология К. Левина, теория когнитивного диссонанса Л. Фестингера и пр.), постулат сообразности выступает в форме требования к устранению конфликтности во взаимоотношениях со средой, элиминации напряжении, установлению равновесия и т.д. Считается, что какое-нибудь событие, будь-то изменение температуры окружающей среды или перемена в социальном статусе человека, выводит его из состояния равновесия, поведение же сводится к реакции восстановления утраченного равновесия.
Гедонистический вариант, Восходящий к платоновскому «Протагору», к открытой форме выдвинут в концепции аффективного возбуждения (МакКлелланда и др.). Согласно принятым здесь взглядам, действие человека детерминировано двумя первичными primary) аффектами – удовольствием и страданием, все поведение интерпретируется как максимизация удовольствия и минимизация страдания.
Прагматический вариант. В качестве ведущего здесь рассматривается принцип оптимизации. Во главу угла ставятся утилитарные интересы (польза, выгода, успех). Например, типично следующее высказывание: «. даже если принятое кем-то решение кажется неразумным, мы все равно допускаем, что оно логично и обосновано с учетом всей информации, связанной с анализом. Наш основной постулат состоит в том, что всякое решение действительно оптимизирует психологическую полезность, даже если посторонний наблюдатель (а, может быть, и человек, принявший решение) будет удивляться сделанному выбору» (Линдсей П., Норман Д. Переработка информации человеком. М., 1974. С.502). Подобным же образом формулируется постулат экономии сил, трактующий поведение по образцу принципа наименьшего действия, почерпнутого из физики. Последний утверждает, что если в природе происходит само по себе какое-нибудь изменение, то необходимое для этого количество действия есть наименьшее возможное. Так же и человеческое поведение: «Если данной, возникшей у человека цели можно достичь различными путями, то человек использует тот, который по его представлениям требует наименьшей затраты сил, а на избранном пути он расходует не больше усилий, чем, по его представлениям, необходимо» (Ершов П.М. Режиссура как практическая психология. М., 1972. С.23).
Действие постулата сообразности охватывает не только выраженные в теоретической форме воззрения различных авторов, но и целый ряд бессознательно или, если воспользоваться более точным выражением М.Г. Ярошевского, «надсознательно» используемых и глубоко укоренившихся в мышлении установок и схем.
Сфера применимости постулата сообразности в форме тех или иных его модификаций как будто бы не знает исключений, возможности его приложения кажутся бесспорными. В самом деле, на первый взгляд ка же тся очевидным, что всякий акт деятельности ведет к какому-либо согласованию, приближает к предмету потребности, преднастраивает к будущим воздействиям среды и т.д. Одним словом, преследует непременно полезную цель, отвечает исключительно адаптивным задачам. Все, что угрожает благополучию (нарушает гомеостазис), расценивается как вредное, нежелательное, и потому те действия индивида, которые устраняют возникший «разлад», представляются естественными и единственно оправданными.
Когда все-таки встречаются «немотивированные» действия, то они выглядят либо следствием всякого рода отклонений субъекта от нормы, либо следствием ошибок в работе, которые в свою очередь объясняются неподготовленностью деятельности, дефицитом информации, отсутствием достаточной прозорливости, незрелостью и т.д., либо, наконец, действием какого-то скрытого мотива, который наряду с другими также преследует задачу обеспечения гармонии индивида с внешней средой.
Понятно, что постулат сообразности легко распространяется и на анализ тех действий, которые продиктованы, казалось бы, исключительно внешними требованиями и выглядят строящимися на иной основе – в соответствии с чужими интересами и по чужой воле. Здесь также поведение индивида выводится из его автономных приспособительных устремлений, разве что более глубоких и существенных (сохранение жизни, имущества, престижа и т.д.). Что же касается внутренних проявлений активности, таких, как установки, эмоциональные сдвиги, целостные и фрагментарные психические состояния и т.д., то и они, в конечном счете, согласно скрытому велению постулата сообразности, отвечают задачам индивидуального приспособления, хотя и затруднены для интерпретации. Так, отрицательные эмоции «нужны» индивиду для того, чтобы указывать на незаконченность действия или на его неадекватность исходной программе, сон нужен для того, чтобы просеивать текущую за день информацию и отбирать полезную, сновидения – чтобы давать «разрядку напряженным системам головного мозга» или, если иметь в виду его роль «в далеком филогенетическом прошлом» человека, для физиологической мобилизации организма в условиях внезапно возникшей во время сна опасности, «для закрепления опыта повседневной жизни» (по И.Е. Вольперту) и т.д. Если же что-либо трудно или невозможно объяснить, исходя из постулата сообразности, соответствующее явление рассматривают либо как болезненное, т.е. случайное для представителей вида, либо его провозглашают уходящим из жизни вида как что-то лишнее, ненужное: «Эмоции – цыгане нашей психики» (В. Джеймс) и т.п.
Постулат сообразности, подобно декалькомани, проступает даже в таких теоретических построениях, которые, казалось бы, призваны самим своим существом составить альтернативу ему: так, на первый взгляд, само предположение, что человек, «в поисках смысла», («са-мотрансцендирующее существо») (В. Франкл) может быть осмыслен как существо адаптивное, — кажется предположением абсурдным. Но факт состоит в том, что сама по себе рокировка телеологии влечения (мотивация) и телеологии долга, сведение человеческого в человеке к утверждению «ситуативных ценностей» (В. Франкл) есть все та же адаптивная парадигма понимания действительности человеческого поведения. Не составляет исключения из телеологической схемы и концепция Г. Оллпорта («стремление к напряжению»): являясь предметом устремлений человека, напряжение вполне представимо как гедонистическая образующая его поведения, а уход от напряжения — как нарушение гомеостазиса в сфере переживаний удовольствия (то есть, отклонение от «гедонистического оптимума» — ср. данные исследовании в области теории активации Д. Хебба).
Толерантность телеологических моделей к возможной критике могла бить проиллюстрирована и высказываниями Э. Фромма, — одного из признанных исследователей феномена человеческой свободы: «феномены социальной психологии должны быть объяснены как процессы активной и пассивной адаптации инстинктивного аппарата к социально-экономической ситуации (Э. Фромм, 1978).
О такого рода концепциях, А.Г. Асмолов справедливо писал как о «внешне противоположных» отдельным разновидностям постулата сообразности (А.Г. Асмолов, 1990).
Теперь надлежит оценить адекватность постулата сообразности как принципа психологии личности.
На первой ступени анализа в поле нашего зрения — концептуальные возможности исторически сложившихся форм постулата сообразности: гомеостатической, гедонистической, прагматической. Здесь перед нами вопрос: можно ли, приняв за исходное и определяющее какое-либо одно из отмеченных жизненных отношений (“равновесие”, «наслаждение», «польза»), представить все факты психического как укладывающиеся в рамки данного отношения? Если бы это было действительно так, то некоторую часть индивида нужно было бы считать главной, существенной, а оставшуюся «часть» подчиненной и лишь «адаптирующейся» к первой. Критика этого взгляда, следовательно, должна была бы заключаться не в том, чтобы установить возможные противоречия между различными жизненными отношениями индивида, а в том, чтобы показать, что любое из них, став главенствующим, неизбежно вступило бы в противоречие с самим собой, стало бы, как говорят “ этом случае юристы, «свидетельствовать против себя».
Гомеостатическая парадигма. Ей без труда могут быть противопоставлены факты поиска активно-неравновесных отношений индивида со средой, приносящих наслаждение (торжество гедонизма). Нас, однако, интересуют не эти внешние оппозиции между парадигмами, а внутренние ограничения каждой (В.А. Петровский, 1977, 1992). Так, не отходя от принципов гедонизма, мы замечаем, что поиск «нулевой отметки» на шкале дискомфорта возвращается в фактор немалого риска для ищущего. Незащищенность, как следствие такой стратегии жизни, хорошо известна не только из клинической практики (акцентуация по 7 шкале ММР I — «ограничительное поведение»), но и исходя из жизненных наблюдений, обобщенных в известной сказке «Премудрый пескарь». Несостоятельность гомеостатической парадигмы могла бы быть продемонстрирована на примере «выученной беспомощности» и т.п. Важно, что речь здесь идет об имманентной критике, а не о критике только «извне» (со стороны гедонистических или прагматических концепций).
Точно также гедонистической парадигме (принцип удовольствия) легко может быть противопоставлена прагматическая (принцип реальности), легко, разумеется, поскольку это было уже сделано некогда 3. Фрейдом. Труднее, а мы пытаемся здесь сделать именно это, оценить объяснительные возможности гедонизма как бы изнутри — согласно его собственной логике, в его же собственных терминах. И сразу же в поле нашего зрения попадают такие собственно человеческие переживания, как чувство вины, стыд, ностальгия, тревога. Можно ли без насилия над фактами объявить их проявлениями устремленности человека к наслаждению? Сомнительно! Переживания эти способны подчинить себе весь строй жизни человека и в определенных условиях запечатлеться в виде негаснущих очагов страдания. Трудно не посчитаться с этими фактами, имеющими отнюдь не рудиментарный и не патологический характер, при оценке взгляда на стремление к удовольствию как основе организации психической деятельности субъекта. Но, может быть, говоря о гедонистических ориентациях, следует иметь в виду прежде всего нормативный план, определяющийся ответом на вопрос о том, к чему должен стремиться субъект? Тогда, приняв гедонистический идеал за конечную цель, следовало бы отбросить все, что не имеет отношения к этой цели как неадаптивное и потому излишнее. Анализ показывает, однако, что при этом эмоциональная жизнь человека уплощается, ограничивается все более предсказуемыми переживаниями, — эмоциями без новизны. Нельзя, конечно, исключить, что человек может «питаться» и эмоциями «второй свежести», но станем ли мы настаивать, что это и есть путь к наслаждению? Однако для того, чтобы вкус новизны поддерживался, необходимо расширение опыта за пределы изведанного, а это означает риск. Теперь, даже если мы введем в число гедонистических целей вкус к новизне, все равно сохранится сомнение, оправдывает ли себя поиск новых ощущений как способ достижения удовольствий. Ведь если иметь в виду действительную новизну, подлинное неизведанное, то будут заранее неизвестны не только знак грядущей эмоции, но также ее интенсивность и, более того, сама вероятность позитивных или негативных исходов опыта. Поэтому идеальный субъект гедонистической организации устремлений неизбежно бы сталкивался с альтернативой: либо подверженность пресыщению, либо сомнительный по своим последствиям риск. Гедонистическая парадигма, так же как и ранее рассмотренная гомеостатическая, вступает в противоречие сама с собой.
Если придерживаться того же принципа анализа, что и прежде, то есть оценивать объяснительные возможности вариантов постулата сообразности как бы изнутри, то мы заметим, что еще одна его разновидность — прагматическая — также не состоятельна, если ее рассматривать как самодостаточную. «Идеальный субъект» прагматического отношения к миру живет не настоящим, а будущим, его сегодняшнее всецело посвящено завтрашнему. Положим, точка успеха достигнута. Если бы речь шла о гедонистическом человеке, мы сказали бы, что он насладится сейчас чувством успеха. Но не таков человек прагматический. Точка успеха для него мгновенно превращается в запятую, и вот она уже теряется где-то в прошлом. В прошлое убывает также и то, что некогда могло бы быть пережито как успех. Но теперь оно всего лишь промежуточный результат на пути к другому, столь же промежуточному результату. Прагматична ли эта стратегия жизни? Знаток человеческой природы Э. Берн говорил о человеке, чье сознание озабочено будущим и находится «не там», где находятся его тело и максимально удалено от последнего, что такой человек ни жив, ни мертв, кроме того, склад его жизни, весьма вероятно, доставляет «наиболее благоприятные условия для развития коронарной недостаточности и гипертонии» («Не успокаиваться на достигнутом» — входит в симптомокомплекс черт «коронарно-склонных»). Эта теория была предметом оживленной дискуссии в медицинской психологической литературе). Помышляя о будущем и обретая, наконец, предмет своих устремлений, прагматический человек тут же упускает достигнутое — во имя того, что будет упущено им позже. Открывающиеся ему виды на будущее упраздняют для него ценность происшедшего. Устойчиво следовать прагматическим идеалам — все равно, что пытаться наступить на черту горизонта. Заманчиво, но неосуществимо, что не может не учитываться при оценке адекватности прагматической парадигмы, — она, подобно ранее рассмотренным, свидетельствует против себя, выявляет свою внутреннюю противоречивость и ограниченность. В диссертационном исследования В.К. Калиненко, выполненном под нашим руководством совместно с Г.И. Косицким и В.Д. Карвасарским, показано, что ишемическая болезнь сердца развивается у людей, которые, в молодые годы были склонны к риску (имеется в виду исследуемое нами стремление к непрагматическому риску), но и последнее время сменивших стиль жизни на более благоразумный (прагматическая парадигма). Многоликость постулата сообразности, — а выше были перечислены, очевидно, не все его формы, — не только свидетельство реальности его в мышлении исследователей, это еще и объяснение кажущейся неуязвимости его для критики. Допустим, мы сомневаемся в истинности гомеостатической трактовки принципов организации поведения, но ведь при этом вне критики продолжает оставаться гедонистическая трактовка. Переходим и к ней, но на примере прагматической. Как в сказке с драконом, на месте упраздненной альтернативы рождаются две новые. Где гарантия, что круг возможных вариантов постулата сообразности исчерпан? Такова судьба критики, которая проводится индуктивно. Поэтому на второй ступени анализа постулата сообразности мы имеем дело с чистой схемой мышления исследователей, отвлекаясь от обсуждения конкретных форм представленности его в отмеченных выше парадигмах – гомеостатической, гедонистической, прагматической.
Здесь нас пока интересует исключительно ответ на вопрос, в какой мере принятие постулата сообразности позволяет интерпретировать бытие индивида как проявление его личностности, существование в качестве действительного субъекта активности. Возможность «личностности» определяется такими критериями, как свобода, целеустремленность, развитие.
Свобода. За счет существования Цели индивид выглядит значительно более свободным существом, чем любая вещь в «цепи причинности». Говоря «Я хочу», «Я стремлюсь», “Я совершу это”, человек видит себя как причину происходящего — причину среди причин, — но в этом же акте он противопоставляет себя всему остальному миру причинности, выделяет себя из причинно-следственного ряда как независимую силу. Но здесь же и иллюзия свободы: воспринимая себя как причину, человек не замечает, что он зависим, — это Цель, которая изначально присутствует в нем, диктует ему путь и ориентир действований, и только в рефлексии, — а «постулат сообразности» направляет ее, — он будет вынужден признать свою несвободу, действие независящей от него, но обязательной для него Цели.
Целеустремленность. Она здесь не более, чем заданность, — предетерминированность целеполагания и целедостижения исходным телеологическим отношением. Говоря, что человек ставит перед собой ту или иную цель, мы должны каждый раз иметь в виду, что, в сущности, речь идет только о многоликих воплощениях одного того же: Цель (с большой буквы), кристаллизуется во множестве “промежуточных целей”, каждая из которых — лишь средство осуществления вышепоставленной или вышестоящей. Но тогда любой индивидуальный акт есть, в конечном счете, проявление внешней целесообразности — все есть лишь средство для существования чего-то и лишено самоценности.
Целостность. «Постулат сообразности» гарантирует единство всевозможных форм проявления активности человека. Все они, как если бы это была ось, вращаются вокруг теологического отношения, принимаемого за основное. Но идея целостности («целокупности») есть, как известно, идея не простого единства, а единства в многообразии. Сомнение — как раз в этом пункте: о каком многообразии может идти речь, если проявления активности трактуются как существенно совпадающие между собой по своему действительному предназначению? Независимо от того, будут ли они рассматриваться как равнозначные с точки зрения главенствующей Цели или иерархизированные, существенная однородность их гарантирована. Используя метафору В.П. Зинченко, можно сказать, что личность выступает здесь как «административное учреждение», правда, в одном случае в виде одноэтажного здания с мезонином, а в другом — как пирамида с непременным «хозяином» на верхнем этаже. Целостность индивида при этом редуцируется, выступает как «одномерность» его бытия, единообразие его активности.
Развитие. «Постулат сообразности» удобен тем, что он предрешает взгляд на человека как на самостановящееся существо. Имеющиеся холистические трактовки личности вполне адекватны этому постулату, что, несомненно, возвышает его в наших глазах. Однако существует и другое слово, не менее точно выражающее суть — преформизм, принцип которого и состоит в «саморазверстке», «самораскрытии» того, что предзадано, предвосхищено в Цели. При подобном взгляде идея развития личности сводится к представлениям о росте ее изнутри. Предметно-социальная среда существования человека выступает при этом в роли обстоятельств развития, имеющих внешний и случайный характер. Таковы последствия открытого принятия идеи трансцендентального субъекта для понимания личности как особой инстанции в организации эмпирического индивида. В представление о личности как целокупном субъекте активности вносятся существенные ограничения. По сути, мы стоим на пороге отрицания свободы, целостности, устремленности, развития человека как носителя личности: свобода здесь выступает как иллюзия самосознания, устремленность сводится к заданности, целостность — к единообразию, развитие — к самодетерминации в рамках предшествующего. Иной взгляд на личность, который мы развиваем как действительное решение проблемы, состоит в том, чтобы мыслить личность человека как порождаемый движением его деятельности, общения и самосознания идеальный субъект — средоточие целокупной активности человека. Личность как идеальный субъект в движении человеческой жизни не изначален по отношению к деятельности, общению, самосознанию, не предшествует их эмпирическим субъектам, а как бы вырастает из них. Совершенная личность — не трансцендентальный, но трансцендентный субъект. Это в свою очередь означает, что в проявлениях деятельности, общения, самосознания их эмпирические субъекты выходят за пределы себя, — трансцендируют. В психологическом плане происходящее может быть описано как неадаптивность.
Источник