Чувство что меня усыновили

Если вы подозреваете, что вас усыновили, то желательно прочесть эту статью

Я пишу, в основном, истории о приемных детях. Которые иногда знают, что они не родные. Иногда узнают в процессе взросления. И почти все они хотят хотя бы раз увидеть свою родню.

Но они дети. Подростки имеют неустойчивую психику, знакомятся с миром, идентифицируют себя и так далее.

Другое дело, когда тебе 40 лет. Или больше. А некоторые мысли будоражат голову с детства.

Доводилось ли вам подозревать собственных родителей в том, что они вас усыновили\удочерили и скрывают это?

Мне нет. Но я знаю нескольких взрослых людей, которые серьезно мучаются этим.

У родителей спросить не решаются, гоняют мысли в одиночку. Хотят увидеть биологических родителей.

Самый первый аргумент: меня любили меньше, чем младшего брата.

Потом уже идут:

• Отсутствие фотографий до 6 месяцев, а у кого-то и до полутора лет.
• Непохожесть на маму и папу.
• Свидетельство о рождении выдано в 5 месяцев.

Женщина в 40 лет серьезно думает, что она в своей семье приемная. Семья очень благополучная, женщина это понимает, преклоняется перед родителями, но все же хочет знать правду. И хочет найти ту, кто ее родил.

Мне кажется, что она все надумывает. Или все же нет? Как это проверить?

Во-первых, можно проверить по группе крови вероятность рождения у данных людей. В школе рассказывали, я хоть и забыла все это напрочь, но можно же освежить свои знания в Интернете.

Во-вторых, фотографии при СССР не были так доступны как сейчас. Обычно младенцев носили фотографировать в годик. Заодно и стричь налысо. Еще в начале 80 годов не было фотоаппаратов в большинстве семей.

Свидетельство о рождении могло быть утеряно, не всегда ставили штамп «Повторное». Мне кажется, что в 70-х годах и штампы были не везде.

В-третьих, нужно вспомнить сколько приблизительно лет биологическим родителям, если даже они существуют. Не меньше 60, но скорее всего еще больше. Будут ли рады они вас увидеть? А вдруг вы разрушите жизнь пожилых людей?

Вдруг мужья не знают о вашем существовании? Вдруг их дети не простят им то, что они умалчивали о существовании братьев и сестер?

В-четвертых, есть вероятность нарваться на маргиналов.

Вот они точно будут рады вам: будет у кого взять денег на бутылку и другие насущные покупки. «Ведь я же тебя родил». И не отвертишься.

Мне кажется, лучше всего напрямую спросить у родителей, пока они еще живы, чем мучиться до конца дней своих неизвестностью. Потом и спросить будет не у кого, если родственники были не в курсе.

Некоторые люди узнают, что их растил отчим и начинают искать родных отцов. Находят и не могут понять: почему же никаких эмоций этот человек не вызывает? Бывает, что находят «пьяное чудовище» и получают психологическую травму.

Источник

Личный опыт«Кто я такой?»:
Как я узнал, что меня усыновили 24 года назад

И ответил на все мучившие меня вопросы

Современные правила усыновления, во избежание психологических травм, рекомендуют сообщать приёмным детям историю их появления в семье как можно раньше — иначе взрослые усыновлённые могут чувствовать, что их жизнь до того, как они узнали правду, была фальшивкой. Впрочем, в некоторых семьях «тайну усыновления» по-прежнему хранят десятилетиями, ссылаясь на неготовность приёмного ребёнка. Наш герой узнал о том, что был усыновлён, в двадцать четыре года. Мы расспросили его, что он почувствовал в этот момент, обижен ли он на родителей и как устроена его жизнь «после».

Интервью: Маргарита Журавлёва

Примерно два года назад я почувствовал, что в моей жизни что-то не так. Я не мог объяснить, что именно, но казалось, что схема «кто я такой» просто не складывается. Видимо, у меня началась депрессия. Я пошёл к психотерапевту и там понял, что часть моих проблем и вопросов к миру связаны с моими отношениями с отцом, который умер одиннадцать лет назад.

Пока он был жив, у меня было ощущение, что мой папа от меня отгораживается. Почему мы не были так близки, как могли бы быть? Я спрашивал об этом маму, но каждый раз она отвечала, что папа просто много работал, чтобы прокормить семью, и не мог уделять мне много времени. «Но мы всё равно тебя любили», — говорила мама.

В моём детстве мама всегда говорила за двоих, за себя и за папу. Папа не очень много со мной разговаривал. В некотором смысле папа был инструментом, чтобы управлять мной: когда в начале переходного возраста мама не справлялась с моей вспыльчивостью, она звала папу. Я помню, что прятался в своей комнате, забаррикадировавшись там. Папа не был тираном, просто у нас не было никакой близости, я никогда не чувствовал теплоты от него, он никогда меня не подбадривал. Так я его и запомнил — мы сидели в отдельных комнатах, встречались в коридоре и за столом на кухне, молча ели, папа смотрел телевизор. Когда я доедал, я вставал и клал тарелку в раковину — это был весь наш семейный вечер.

Папа просто много работал — на какое-то время я принял это мамино объяснение и думал, что успокоился. Но это не решало моих проблем, а только маскировало их. Я не мог двигаться дальше ни по работе, ни в отношениях с людьми, ни в своих отношениях с миром. У меня было ощущение, что я застрял на каком-то уровне, а следующую ступеньку просто не вижу — куда мне идти и зачем.

Почему мы никогда не смотрели и не пересматривали видео, где я был маленький? Почему родители никогда не рассказывали ни одной истории о том, как мама была беременна мной? Мои подруги, у которых есть дети, постоянно вспоминали, как одной во время беременности всё время хотелось плакать, а другой — в «Макдональдс». А мама ничего такого не рассказывала. Но я всё время спорил с собой: почему она должна была мне об этом рассказывать? Может быть, это был тяжёлый для неё период.

Ещё я часто думал о наших семейных фотографиях — у нас их было много, особенно из юности моих родителей. А моих совсем детских фотографий у нас не было. Я спрашивал у друзей, есть ли у них фотографии, где их забирают из роддома? У многих были. Но я сам себе объяснял их отсутствие тем, что, наверное, моя мама суеверная и не разрешила меня снимать. Первые фотографии у меня появились, когда мне было примерно полгода. В общем, всему, что мне приходило в голову, я находил оправдания.

Два месяца назад я проснулся и подумал, что всё-таки что-то не так. Я думал об этом весь день на работе, снова стал спрашивать друзей о фотографиях из их детства, о рассказах их мам. Ещё я вдруг вспомнил, что у меня было свидетельство о рождении от другого числа — с разницей в несколько месяцев с моим днём рождения. Мама говорила, что это копия, потому что первое потерялось. Но она настолько аккуратный человек, что хранит даже копию моего первого паспорта в отдельной папке в комоде, и на этой папке стоит подпись «Копия первого паспорта Юры». Мама просто не могла потерять моё свидетельство о рождении.

И самое главное — когда смотришь на друзей и их родителей, сразу видишь, кто чья копия, в любой семье ребёнок похож на папу или маму. А я смотрел на свои фотографии и понимал, что ни на кого не похож. Но я снова и снова себя переубеждал — может, у меня глаз замылился? Спросил у друзей, они сказали: «Юра, ты правда не похож на них».

Это всё сложилось в цепочку каких-то неувязок и нестыковок, которые надо было как-то разрешить, но непонятно как. Пока не спросишь, не узнаешь, а спрашивать страшно, это не вопрос из категории «спросил и забыл». Такой вопрос надо чем-то подкреплять. Даже если ты прав — придётся объяснять, как ты это понял. А если тебе скажут, что ты не прав, нужно будет объяснить, почему ты так думал.

Я нервничал весь день и понимал, что не могу поехать домой, потому что мама увидит, в каком я состоянии, и начнёт задавать мне вопросы. В этот момент мне написала подруга и позвала в гости. Я рассказал ей о своих терзаниях, и она меня спросила, что будет, если ответ окажется таким или иным. Я сразу сказал, что ничего не изменится, моя мама останется моей мамой, но я боюсь её обидеть.

Приехал домой в час ночи, мама не спит, встречает меня. Я подумал, чего она не спит? Может, это ещё один повод поговорить прямо сейчас? Я не знал, с чего начать, с извинений? Или с каких-то историй, которые подведут к вопросу? Мне кажется, даже если неделю готовиться к такому разговору, ты всё равно не будешь к нему готов, у тебя просто все слова улетучатся.

В общем, я взял себя в руки и сказал: «Мам, я, наверное, сейчас могу тебя обидеть, но ты не обижайся, у меня такой вопрос…» Мама вскочила с кровати: «Что случилось?» Я продолжил: «У меня тут много мыслей, ещё раз повторяю, ты, пожалуйста, не обижайся». В комнате горел только ночник, везде свет выключен, и я всего её лица не видел, но видел глаза, которые стали огромными. Мне кажется, я даже слышал, как у неё сердце стучит. И я понимал, она нервничает, но какое-то время ничего не мог сказать. Правда, мне так хотелось знать правду, что любой исход событий меня успокоил бы. В итоге я сказал: «Мам, мне кажется, что я не ваш родной сын с папой».

Молчание. Я не знаю сколько оно длилось, потому что я сказал и у меня в ушах зазвенело. И вот я сижу и понимаю, что-то сейчас будет, к чему я на самом деле не готов, хотя вроде бы готовился. И тут мама говорит тихим-тихим голосом: «Да, ты прав».

Какие эмоции у меня были в тот момент? Никаких, потому что мама начала плакать. И я не успел подумать, побежал её обнимать, и у меня тоже потекли слёзы. Мама сказала: «Я очень боялась, что ты от меня уйдёшь». Хотя я в жизни о таком не думал на самом деле. И сейчас не думаю. Но опасения мамы меня не обидели, я её понимаю. Она сказала, что хотела рассказать, когда мне исполнилось восемнадцать лет, но увидела, что я к этому не готов. И я согласен с ней, в тот момент я правда не был готов, всё случилось самым правильным образом. Для меня просто немыслимо, как она смогла хранить эту тайну двадцать четыре года. И я, если честно, сам удивился, что смог её об этом спросить.

Мы просидели с ней до шести утра, у меня было много вопросов. У меня как будто камень с души упал. За эти пять часов, которые мы проговорили, решились, кажется, восемьдесят процентов моих проблем, всё встало на свои места.

Я видел реакцию мамы — она выдохнула в один момент. Мы сидели на кухне, она сделала огромный вдох и выдох. И я понял, что теперь пойдёт совсем другая жизнь. На следующий день мы поехали в «Ашан» и, кажется, скупили его целиком. Мы просто шли мимо полок, и мама говорила: «Я хочу розовую швабру». И я говорил: «Берём». «Я хочу кофемашину». Мы взяли эту машину. «А давай кому-нибудь такую подарим?». Помню, у нас в телеге оказалось две кофемашины, шесть огромных багетов. С кунжутом — мне очень хотелось, с сыром, с беконом, обычный и ещё какой-то. Когда мы подошли к кассе, нам было очень весело. Мы не заметили, как пролетело часа три с половиной.

Когда мы приехали домой, я говорю: «Мам а что мы с тобой купили?» Зачем нам было столько багетов? Зачем нам две кофемашины? А два огромных пакета с чипсами? С беконом и с сыром. Мы их не съели, мы их потом выкинули, они отсырели. Но это была терапия. Мы себя чувствовали очень близкими людьми, лучшими друзьями.

Источник

Я узнал, что меня усыновили | История из жизни

Для меня семья – это самое важное в жизни. Знаю, что нормальный мужчина должен заботиться о работе и карьере. У меня на этот счет другие соображения.

Всю свою жизнь я наблюдал за родителями и мечтал, что когда-нибудь я тоже создам такую крепкую семью. Но оказалась, что мои папа и мама на самом деле не такие идеальные.

Есть и у них секрет, который так внезапно выплыл наружу. Но до этого момента нашу семью смело можно было назвать идеальной. Папа работал на предприятии, медленно, но верно продвигаясь по карьерной лестнице, мама была учителем в школе. Еще у меня была младшая сестренка Рита.

Я не похож на родителей, но меня это не смущало. Я знал очень многих детей, которых никто и правда не усыновлял, но они точно также не походили ни на маму, ни на папу.

А вот моя младшая сестра была вылитой мамой. И глаза лазурно-голубые, такая же полуулыбка, брови полумесяцем. Просто уменьшенная копия, такая же красивая!

Отец гордо говорил, что я с каждым годом все сильнее похож на него. Сейчас эти заявления для меня звучат смешно. Наверно, каждый ребенок боится узнать, что его на самом деле усыновили. Но поверьте, куда хуже узнать это из третьих уст.

Я помогал управляющей по дому за небольшую плату. Мне тогда было четырнадцать и мне платили зарплату за мытье и уборку подъезда. Нет, мы в деньгах не нуждались так сильно. Просто я хотел сам накопить себе на новый телефон-флагман.

Помню, как стоял коленом на подоконнике, дотягиваясь щеткой до нависшей паутины. Ругался тихо, что буквально вчера ее здесь не было. А потом услышал разговор двух бабулек у подъезда. Окна были открыты, тут и подслушивать не надо.

Одна громко сказала, что ей жалко сына Мироновых (меня), взяли мальчика из детского дома, когда думали, что своих детей не будет уже. А потом родилась девочка, мальчишку эксплуатируют просто, назад же не сдать. Я был просто в шоке! Неужели меня усыновили?!

А теперь представьте каково это, узнать в четырнадцать лет, что ты не родной сын. Я «провалился» в себя и очень много размышлял. А если это действительно правда? Если родители взяли меня только потому что отчаялись иметь своих детей, значит после появления Риты я им не нужен.

Я так расстроился, даже думал сбежать из дома. А вечером еще и получил нагоняй от отца за тройку по биологии. Это для меня сработало как рычаг, я собрал вещи, пока все спали и ушел из дома. Утром меня никто не кинулся, я часто уходил раньше всех, чтобы по пути в школу расклеить объявления.

А вот ко времени моего возвращения со школы родители забили тревогу. Я все это время просто шатался по городу, даже не остановился у друзей ночевать. К вечеру следующего дня меня нашел отец.

Я сидел в парке, болтая ногами с высокого каменного заборчика, низко опустив голову. Мне вообще ничего не хотелось. Папа постоял рядом, потом сел рядом со мной на заборчик и приобнял за плечи.

Попросил все рассказать, потому что они с мамой чуть с ума не сошли и хотят знать причину моего поступка. Странно, что он совсем не ругался, не давил на меня, как я боялся. Я сказал, что знаю об усыновлении и очень переживаю, что теперь им не нужен.

Папа особо не отреагировал, не удивился. Выпалил, что рано или поздно я все равно узнал бы, что меня взяли из детского дома. И это правда, что у них с мамой своих детей не было. Но это не значит, что они меня не любили. Они посещали дом малютки несколько раз в неделю, присматривались к малышам и выбрали меня в пятимесячном возрасте.

А потом через десять лет только родилась Рита, но это ничего не изменило, и они меня любят все так же сильно. И любят не как родного, а я и есть для них родной. У меня слезы катились по щекам. Ведь большую часть проблемы я просто сам надумал, взял из головы. До сих пор стыдно, что сбежал тогда из дома.

Мы вернулись в квартиру, где заплаканная мама бросилась меня обнимать. Она ведь так волновалась, а я из-за подросткового максимализма даже не подумал об этом.

Папа ей все рассказал, а она только рассмеялась сквозь слезы и сказала, что я глупый. Она также призналась, что очень меня любит и я ей родной. Мы договорились больше эту тему не поднимать.

Я был согласен на подобные условия. Отношения с родителями улучшились и с каждым днем становились только крепче и лучше. Сейчас я уже не жалею, что правда раскрылась.

Источник