Есть вопрос: Плохо ли усопшему, когда по нему плачут?
Недавно дядя умер, мама каждый день сильно плачет, когда смотрит на фотографию. Успокоится не может. Вот и переживает: Плохо ли ему от этого?
плевать им на усопшего, себя токмо жалеют! слёзы от жалости к себе
Примите мои соболезнования! С самого начала Бог не хотел, чтобы люди умирали, поэтому, когда мы сталкиваемся со смертью наших любимых близких, мы воспринимаем это очень болезненно. И нет ничего плохого в том, чтобы плакать по умершему. Как сказано в евангелии от Иоанна, даже у Иисуса Христа потекли слёзы, когда умер его друг Лазарь. Но потом он его воскресил и сказал, что наступит время, когда умершие воскреснут (Иоанна5:28,29стих) Эта надежда служит очень большим утешением для всех верующих в Бога во время скорби. А в настоящее время, те кто умер находиться в состоянии глубокого сна. И согласно Библии, ничего не знают и не чувствуют. (Эклезиаст9:5,10)Вообще смерть-это противоположность жизни .А значит, когда умирает человек он не может радоваться, страдать, делать что-нибудь хорошее или плохое.
ему уже все равно.
Точно знаю, что это их не пускает в высшие сферы. В худшем случае вообще призраком станет. И фото надо убрать. Тем более, что оно и провоцирует боль.
Если вы православные, мама пусть читает псалтирь по усопшим (не просто говорю, сама испытала) . Читая псалтирь (по одной кафизме в день) , Господь пошлет маме утешение, а дяде упокоение.
А вы в Церкви подайте записочку за маму на молебен Богородице, на утешение в скорби. А за дядю, панихиду, сорокоуст.
Анна Лесив, оценку нечаянно поставила. Не собиралась этого делать.
Да, плохо.
Это удерживает его в земной сфере.
молитесь за нее Богу об утешении.
Это естественное явление, оно присуще большинству животных.
На твой ответ точно никто не ответит ведь никто не знает это
Кому ему? Душе или мертвому телу?
Все зависит от того. где теперь находится душа человека : на небесах с Господом или в аду до Суда Отца. Брат Василий описывает так. после возвращения с небес :
«И здесь в это время приходят с земли. И вот пришел один, что я сегодня вам говорил о пасторе, который говорил чем я тут буду заниматься. Ему отвечал Ангел что здесь этого нет, этого нет, только одно — пение. А он пение не очень любил, ну, как служитель он знал что вот его работа, а пение считал что это не его. И вот его похороны. И он стоит, я стою, Христос стоит, Ангелы стоят и мы видим похороны на земле. И он видит свои похороны. И все в черном одеянии, в черных платках и проповедник проповедует: «Братья и сестры, мы имели такого брата… Мы имеем сейчас скорбь, потеря у нас… »
И Христос говорит:
— Слышишь? Разве Я сказал что смерть — это потеря? А что же вы проповедуете? Это же на небе пополнение, а не потеря! А вы о чем говорите? А откуда вы взяли черные одеяния, что вы в ад отправляете? А откуда вы взяли одежду траура, что у вас траур? Что, душа ушла в ад? Откуда это взято это черное одеяние, одежда траура? Откуда? Кто дал? Что же вы еще на земле обманываете самих себя? Поёте псалмы, говорите что он там в раю, а сами в черном… Траур вместо радости… Почему? А я говорю этому брату:
— Смотри как плачем о тебе жена! А он говорит:
— Посмотри на свою!
(Тоже в это момент) . Он знал что я возвращаюсь. Он меня не упрекнул — там этого нет, но он с такой любовью говорит:
— Посмотри, она тоже плачет… Ты не хочешь возвращаться на землю. И я не хочу! Я говорю:
— Тебе не жалко? Детей не жалко? Дети… Он:
— Нет! Всё! Моё время закончилось! Я их жду здесь. И я их буду встречать здесь.
И еще он показал:
— Я вот так буду смотреть здесь:
— Где там моя церковь, члены церкви, я буду каждого высматривать, ибо я за каждого переживал, за каждого молился, я каждого вручил Господу и я каждого буду здесь встречать как пастырь… Буду здесь встречать. Он мне показал и другие похороны. Там были и такие братья которые приходили и из других стран, которых казнили, обрезали уши, язык — по частям резали. Там были и такие мученики, жертвенные… Конечно, они пришли на постоянную жизнь туда. Их встреча и приветствие это неописуемо! И вот когда это произошло и Христос сказал:
— А теперь ты должен идти на землю. И братья и сестры говорят каждый:
— Передай живущим на земле: Земля — это замаскированный ад! Лучше прожить на земле семьдесят, восемьдесят, сто лет, проползать на четвереньках, но чтобы войти сюда! Иметь руки и ноги и променять временное на вечное. Передай это — что земля — это замаскированный ад. »
Василий Савич «Свидетельство о небе»(отрывок) http://www.evangelie.ru/forum/t19734.html
Видел так же свидетельство сестрички Оли. которая на небесах увидела совсем мокрого мальчика и на ее вопрос . ангел. сопровождавший ее. ответил. что он весь мокрый. потому что это родители на земле так плачут о нем.
Хуже всего если человек не был верующим. тогда боль за умершим по плоти удваивается. потому что и сожаление об утрате и страх неизвестности :где его душа сейчас? До недавнего времени отрицательно относился к молитвам за умерших по плоти. однако теперь молюсь за всех умерших родственников и друзей. потому что не уверен. что их души на небесах. спрашивал у брата (от тоже в Господе) . правильно ли это. он говорит: если Бог положил на серце — молись.
Дядя, тоже чувствует ее плач и тоже переживает .Это, отвлекает его, от того, что там ему предстоит и сильно мешает.
Источник
Правда ли, когда плачешь по умершему, то его душу к себе призываешь, и он в этот момент может быть рядом? Или это домыслы?
я никого не держу))
Но это ещё не все. Как правило, умершим, точнее, их «душам», это не нравится, это их печалит и огорчает. Большинство из них не хотят возвращаться. ТАМ им — лучше. Вот почему у многих восточных народов похороны — это своеобразное торжество, радость за ближнего, «отпускание».
А вот что говорят богословы:
«Когда душа уходит — ей не просто оторваться от мира, если у нее было много привязок, а если еще и звать ее обратно все время и сожалеть — то ей будет еще сложнее.
Не факт, что уходит она к Богу, хорошо, чтобы хотя бы не в низшие миры. Наверх уходят те, кто и при жизни был чист сердцем, серьезно трудился над своей душой, Люди душевные, не порабощенные серьезными пороками — уходят максимум до 4 неба (Царство Небесное — это 5-е Небо) .
Конечно, нам больно прощаться с теми, кого любим, даже если они уезжают, например, в Америку. Просто надо думать не о себе, а об этих душах и сделать для них то, что возможно.
Это — и молитва за них и наши собственные поступки. Часто близкие уходят, не выполнив своей задачи на Земле и она частично перераспеределяются на тех, кто остался. От вас много зависит.
Но все же — отпустите того, о ком плачете, доверьте высшим силам судьбу его души, так ему будет намного легче. Ведь он теперь житель иного мира, пожелайте ему всего доброго, когда будет угодно судьбе — вы встретитесь».
Души в мире мёртвых живут своей жизнью, а не сидят в ожидании когда о них вспомнят. На 3-й день начинается разлагаться физическое тело, на 9-ый эфирка. На 40-ой животный астрал и т. д. Понятно, что это усреднённые даты. Потом душа уходит в лимб и никакими призывами вы её не достанете. Продвинутый маг может ещё отследить пути её. Но когда душа хлебнёт водички из Леты, -это река забвения, то она забудет всё. И вытащить её в воспоминания -это искусство пробуждения союзников. Что профанам не под силу.
Древнии Славяне верили. Что чем больше плачешь по умершему, тем тяжелее ему уйти в другой мир. Если плакать, то у умершего появляются вёдра со слезами плачущих, и ему тяжелее идти по мосту.
Вчера смотрела Битву экстрасенсов )))
То, что он якобы в этот момент рядом — не правда. Но подобными мыслями и эмоциями мы не даем умершему покоя и даже беспокоим его.
Так оно и есть. В древности на Русси оплакивали покойников, были люди специально оплакивающие, это для того, что бы душа умершего не уходила, на могилах делали подобие крыши. У староверов и сейчас на кладбище можно увидеть на кресте подобие дома.
Пока человек не разорвал этот круг жизни, его сознание всегда рядом с теми кто был ему близок в жизни . Если он освобождается от Кармической зависимости — сюда на землю, в зону строгого режима, его не заманит не какая сила .
чушь наверно. хотя отрицать не буду, что то ТАМ есть такое.
Источник
Плач по умершему
А чего смерти бояться? Все умрём. Столько хороших людей уже умерло, что и нам не грех в могилу лечь.
Комфорт и безопасность изменили нас. Порог боли и чувствительности современного человека сильно отличает нас от наших даже ближайших предков, и в этом нет ничего плохого, я и сам каждое утро восхищаюсь чудом горячей воды и благодарю Бога за свет и тепло. Но мы другие. Защитив себя и обезопасив жизни свои, кое в чем мы сделались более уязвимыми, а порой и беззащитными. Факт смертности – нашей и наших близких – мы теперь переносим куда тяжелее и болезненней, нежели наши прадеды.
В старину человека с детства приучали к мысли, что ему придётся похоронить родителей. И молодые люди знали, что доведётся не просто переживать утрату родителей, но именно – похоронить и сделать это красиво и правильно. А еще было чудесное слово «досмотреть», и достоинство детей оценивалось по тому, как они утешают своих умирающих близких, как успокаивают их угасающую старость. Подумайте: с детства к этому готовили. Не боялись детей испугать или шокировать. Как готовили? Говорили о смерти спокойно, как о чём-то естественном, не смягчая ее трагичности, не врали себе и детям, не прятались от нее. Старики собирали себе на смерть, готовили рубахи и платки – в чём в гроб положат, не боялись часто причащаться, не пугались писать завещаний и – плакали, конечно же, плакали – как же без этого? Кому же охота помирать? Столько дел! Столько работы! Но плач этот был правильным, он разрешался в особый ритуал, обряд – горе избывалось, обряжаясь в погребальные обычаи и традиции.
И не только к смерти родителей готовили от юности. Муж и жена – скорее всего кто-то пойдёт к Богу раньше, и уже во время венчания люди учились разлуке. Не ведая того, наши предки приучали своих детей к одному из самых изящных духовных упражнений. Покойный Сенека, наставник умирания, советовал своим ученикам: «Нам надо постоянно думать о том, что смертны и мы и любимые нами» (Письма 63,15). Думать – постоянно. Пребывать в памяти смертной. Не давать суете и малодушию спрятать от нас трагичности мира. Но Сенека говорит не просто о памяти смертной вообще, об отстранённом созерцании космического закона. Это созерцание конкретно. Философ призывал к перемене самого фокуса «смертельного созерцания». Верующих часто, иногда – справедливо, укоряют в эгоизме. В созерцании своей финальности действительно есть нечто эгоцентричное. Но в том, что умру я – нет еще большой трагедии. Порой смерти ждёшь, как избавления, отрады. Но – умрут любимые мною люди. Вот это по-настоящему ужасно. Мир полон боли, несчастий, болезней, но быть живым – это так хорошо.
Когда Софокл устами одного из своих персонажей говорит «высший дар – нерождённым быть» (Эдип в Колоне 1225), слушателя и читателя пронизывает космический холод, мурашки бегут по коже, одолевает и парализует благородная метафизическая тоска – до чего эпично, глубоко, красиво! И лишь истрезвившись от этой античной стужи, начинаешь понимать ложь этих слов. Да, ко мне, непомерно эстетствующему эгоисту эта фраза подойдёт, но разве я бы хотел, чтобы никогда на свет не появился мой ясноглазый племянник, или веселые братики, моя мама, мои добрые и терпеливые друзья, разве было бы хорошо, если бы они никогда не родились? Да, мир полон боли, горя, потерь, но эти люди – украшение человечества, вместе с ними даже в этот больной мир вошли и смысл и радость, и сквозь горе мы всё же радуемся, что кто-то славный побыл на этом свете пусть даже совсем чуть-чуть. Но как же больно от мысли, что однажды им всем придётся умереть.
«Человек начинается с плача по умершему». Так говорил покойный Мераб Мамардашвили. Не с плача по себе умершему или умирающему начинается человек, а с принятия и избытия смерти своих любимых. Этому плачу в хороших семьях приобщали с детства – чтобы человек в ребенке проснулся как можно раньше, чтобы через мужественное принятие смертности своей и своих любимых с первых дней своей жизни научиться принимать, благословлять этот мир, и – сопротивляться ему. Все наши близкие и друзья, любимые и хорошие – это люди, которых мы однажды потеряем. А еще – это люди, которые потеряют нас.
Однако «плач по умершему» это не просто красивый образ или стерильное духовное упражнение. У нас есть религия. Она учит нас правильному плачу по умершему, целительному плачу. Когда я только начинал служить священником, меня всегда смущали наши белорусские похороны: «профессиональные» плакальщицы, сложнейшие и разнообразнейшие ритуалы, особый панихидный распев и завывательная манера исполнять песнопения и потребность на грани одержимости «адправить пакойника» (помолиться за покойного) «як след» (как положено). Потом я понял, как же важен этот вой, эти эпические слёзы, «лишние» обряды.
Это – Белоруссия. Здесь было так много горя. В войну белорусы потеряли каждого четвертого, и, может быть, перенести нам все эти беды и помогла способность хоронить, «как положено». Не надо льстить себе: мы всего лишь люди – сколько бы вы не знали языков, какую бы изысканную литературу не читали, горе и боль, слёзы и утраты у нас у всех – человеческие. И эту боль надо уметь выплакать, провыть, прокричать.
Смерть – всегда не вовремя. Смерть застаёт нас врасплох. И нам нужно не только умом, но и самой кожей избыть это горе. Даже распоследние материалисты это, если не понимали, то чувствовали, изобретая гражданские панихиды и пресные минуты молчания. А в церкви – дым кадила, чтение бесконечных поминальных записок, столы с приношениями и запечатанная земля, и как запоют «Со святыми упокой», подхватит вся церковь этот скорбно-торжественный мотив, а потом разрешится в мужественный и трагичный мажор икоса восьмого гласа – «Сам Един еси Бессмертный, сотворивый и создавый человека». Выкричаться нам надо, пропеть, простонать сквозь слёзы и благодарную грусть. И интеллигентнейшая из русских женщин в минуту боли и утраты могла написать:
Буду я, как стрелецкие жёнки,
Под кремлёвскими башнями выть.
Современного человека, и, прежде всего ребенка, подростка со всех сторон ограждают от смерти, от самого факта и упоминания. Но ведь однажды ему предстоит проводить своих родителей в последний путь, и сделать он это должен «как следует». Религия есть некая культурная оформленность предельного человеческого опыта. Она дает не просто некий эмоциональный антидот, противоядие от чрезмерного потрясения, сознания необратимости, но само исполнение ритуала избывает скорбь, потому что кричим мы, плачемся Богу-Человеколюбцу, Утешителю сирот и смертников.
И Он не даёт нам ответов, как и пытливого Иова Он не уговорил, а только утешил – как? – не знаем ни мы, ни Иов. Дети, выросшие в семьях без подлинной религиозной традиции, более уязвимы, они беззащитны перед смертью, их не приучают с детства правильно переживать и осмыслять смерть и близких, и свою собственную. Наши панихиды, родительские субботы, грозные обряды, кутья, записочки и сорокоусты могут показаться ненужным усложнением, недостойным благородной евангельской истины. Но стоит ли от этого отказываться перед лицом всех наших утрат бывших и – непременно – будущих? А потому, смертнички мои, положу я в кадило побольше ладану и затяну длинную и громкую белорусскую панихиду, чтобы и живые, и мёртвые услышали и утешились скорой грядущей встречей.
Источник